«Варяг» не сдается

– Дурак ты, Истомин, – подвел мичман итог и все же хлебнул шампанского, выхватив бутылку у меня из рук.

Ямщик выругался и натянул поводья, уводя пролетку от удара. Прямо перед нами из переулка на рысях выскочила пара гнедых, тащившая за собой расписную карету. Не обращая ни на кого внимания, сидящий на козлах кучер лихо гикал, подстегивая лошадей.

– Может, ему морду набить? – оживился Истомин, выведенный из ступора этим происшествием.

– Он тут ни при чем, – я вспомнил, что не курил с того самого момента, как рука императора коснулась моей ладони, вкладывая в нее подарок, и достал сигарету. – Это не кучер, это барин хамит, возомнив себя цесаревичем.

– Ну так давай вытащим его из кареты и намнем бока. – Берг решил поддержать добрый посыл Истомина.

– Вы только представьте, господа, как это будет выглядеть со стороны. Три здоровенных лба в форме морских офицеров вытаскивают из кареты старика в поеденном молью сюртуке и его старуху в вязаном чепчике… И начинают дубасить.

Картина была воистину достойна кисти передвижников, и мы разразились гомерическим смехом. Подрезавшая нас карета проехала метров триста и встала возле аптеки.

– Я хочу посмотреть, что это за гусь. Останови! – Берг был граф. Внутри него сидело желание всегда быть на одну ступеньку выше, чем все вокруг. Он с этим боролся, но стремление доминировать иногда вылезало на поверхность и давало о себе знать. Добрый и милый малый страдал от этого.

Ямщику не надо было два раза повторять, и пролетка встала как вкопанная.

Из той кареты, что стояла впереди нас, вышел мужчина лет пятидесяти пяти с легкой сединой на висках. Он обошел карету, открыл дверь и подал руку своей спутнице, помогая ей спуститься на прогретую августовским солнцем мостовую.

Я смотрел – и не мог поверить. Не мог ошибиться. Не мог обознаться. Это была она. Повзрослевшая и похорошевшая. Не девочка, не барышня, а дама, прекрасная и обаятельная. В легком кашемировом пальто с корзинкой на локте и во французском берете, небрежно надвинутом на затылок, стояла Катя, о чем-то разговаривая с седовласым мужчиной. Развернулась и пошла в аптеку, а мужчина остался ждать возле входа. Она не прошла, она проплыла те метры, которые отделяли карету от входа в здание. Тонко звякнул колокольчик, и хлопнувшая дверь поглотила ту, которую я не видел почти двадцать лет.

* * *

Спрыгиваю с пролетки и бегу к цветочнице, торгующей на углу полевыми ромашками. Хватаю букет и, не дожидаясь сдачи, лечу к аптеке. Боже, что я делаю?! Наверное, это ее муж. Но я не мог совладать с собой, чтобы не увидеться с ней. В детстве мы слишком много дней провели вместе и слишком мало после того, как детство кончилось.

Отец писал мне в училище, что она с матерью уехала из уезда. Тогда я лишь строчкой обмолвился о ней, сожалея, что все так вышло. Учеба занимала меня больше, чем любовь. Что было потом, я не знал: ходили слухи, что Катя поступила в Казанский университет на медицинский факультет, а потом вышла замуж за чиновника, но это были лишь слухи.

Наверное, это он. Тот самый чиновник, вытащивший свой самый счастливый билет.

Прохожу мимо мужчины и толкаю дверь в аптеку. Над головой звенит колокольчик. Я не слышу его, я вообще ничего не слышу и не вижу вокруг. Только ее…

Стоящую в полумраке среди запахов микстур и лечебных трав.

Ее муж смотрит в окно и видит меня с букетом в протянутой руке. Если он не дурак, то даст нам пять минут, чтобы поговорить, и потом мы расстанемся еще лет на двадцать. Достаточно, чтобы состариться и потерять друг к другу интерес.

Он дурак!

Мне потом рассказывал Истомин, как ее муж хлопнул крышкой часов, побагровел и двинулся к аптеке.

Когда он вошел, я держал ее за руку. Мы смеялись и вспоминали, как ночью со свечами пошли на погост и напугали до полусмерти конюха, гнавшего лошадей мимо кладбища.

– Боже, Катя, как вы похорошели, – кажется, я повторил эту фразу раз десять.

Звякнул колокольчик, и Катя подняла голову. Румянец спал с ее лица.

– Ой! – Она убрала руку. – Это мой муж.

К нам подошел тот самый мужчина, что помог ей выйти из кареты.

– Я удивлен, мадам! Столь открытый флирт с незнакомцем меняет мое мнение о вас.

– Арсений, не стоит злиться. Лучше познакомьтесь.

Катя показывает на мужа, а потом на меня.

– Мой муж – Арсений, а это друг детства Алексей Муромцев. Мы вместе росли.

– Очень приятно.

Не знаю, но мне показалось, что он лукавит.

– Слизнев Арсений Павлович, – он протянул руку, – действительный статский советник и член особого комитета по делам Дальнего Востока.

Ладонь была крепкая и жесткая: природная сила не обошла этого человека.

– Лейтенант Муромцев, – я представился.

Я никогда не забуду его взгляд. Что-то в нем было особенное: злость, презрение, надменность, покровительство… Нет, все не то… Скорее всего, это был взгляд человека, подозревающего всех и во всем, а последствия я бы назвал ожогом.

– Если хотите, приходите к нам в следующую субботу. У нас дом на Васильевском острове, там и продолжим общение. А сейчас извините… Нам пора, – он согнул руку, предлагая жене подхватить его под локоть и немедленно покинуть мое общество.