Варяги

Синеус действовал стремительно. Разделив дружину на три части, по три десятка людей в каждой, ринулся в погоню. Не посланцы нужны, они — тьфу, ничтожество. Путь нужен, становища нужны. Строго-настрого повелел идти сторожко, схватить беглецов, и, хоть под пыткой, к становищу или селищу пусть ведут...

А Рюрику не повезло. Уже на дальних подходах к Плескову дружину, бредущую так же вольно, как и в походе на Белоозеро, кривичи засыпали стрелами. Пока в суете и толкотне воины расхватывали из саней луки, кривичи метали из-за деревьев смерть, а потом как в воду канули, растворились в лесу. Попробуй догони без лыж. На конях в лес и соваться нечего.

Хотя и не такой уж великий урон нанесли кривичи — полдесятка убитых, чуть больше поцарапанных, — но Рюрик помрачнел. Кривичи взяли кровь, своей ни капли не пролив.

Под Плесковом ждала ещё большая незадача: князь Стемид сел в осаду, предварительно окружив град высоким снежным валом. Не одну сотню бочек воды вылили на него плесковцы, пригладили на совесть — ноге зацепиться было не за что. Вал высокий, сколько воинов за ним — не видно. Наверное, не мало, раз кривичи рискнули по дороге напасть. Малые силы только глупый дробить будет.

В тайных беседах старейшина Олелька осторожно советовал воеводе: ежели не получится с Плесковом, спускайтесь на юг, дорога торная, другой град — Изборск — недалече. Все грады Стемид укрепить не сможет. Потому как нападения не ждёт, а и ждать будет — всё едино сил не хватит.

В тот же день дружина Рюрика отошла от Плескова, и невзятый град вскоре остался позади.

В Изборске так скоро незваных гостей не ждали, понадеялись, что замешкаются они у Плескова. Несмотря на требование князя Стемида — перевезти в Плесков всё ценное, людей и живность схоронить в лесах, — старейшины Изборска медлили. Не верилось, что бодричи в зимнюю стужу поднимутся в поход. Мало ли что какому-то рыбаку Сивому в башку взбредёт.

Спохватились старейшины, да поздно. Призывно зазвучало било, а передовые уже в ворота ломятся. Пропал Изборск, дружина злобу за плесковскую неудачу на нём выместила. Добро, пожар не пустили, зато выгребли всё под метёлку.

Сел Рюрик в Изборске. Дружина пошла шарить по земле кривской. С каждый днём росли запасы. Рюрик веселел, Трувор хмурился. И совсем не удивился старший и не стал отговаривать, когда младший брат объявил задуманное:

— Дружина моя пожелала здесь остаться. Остаюсь и я. Синеус — в Белоозере, я — в Изборске. Ты сядешь в Новеграде — так будет. Сбывается, о чём говорили в Арконе: мы будем володеть всей землёй...

Охотники возвращались с зимних ловищ нагруженными ценной пушниной. Возвращались, истомлённые многодневными погонями за неутомимыми куницами и соболями, с надеждой на скорую ласку женщин, восхищенный смех детишек, скупую похвалу старейшин рода. Горяча воображение видением семейного очага, торопили тяжёлые, подбитые шкурой сохатого лыжи.

При въезде в становища ничего не подозревавших охотников поджидали Синеусовы воины. Их охота была безопасной и прибыльной. Зачем искать врага, брести куда-то, рисковать жизнью, если эта дикая весь, как глупая куропатка, покорно сама торопится в руки, волоча за спиной богатства, цену которым она вряд ли знает. Тех, кто проявлял малейшее недовольство, ждала смерть — быстрая, лёгкая: удар мечом в сердце. Так повелел Синеус: диких много, их надо поставить на колени сразу и навсегда, чтобы не только перед Синеусом, перед именем его падали ниц.

Побывавшие в руках воинов охотники прятались по укромным местам становищ или вновь уходили в лес. Им не препятствовали — пусть идут. До весны не понадобятся. А весной сами появятся в Белоозере. С данью. Крепко пуганный однажды помнит страх всю жизнь.

Подчистую вытряхнув промысловые мешки охотников, разузнав тропы, что вели от стойбища к стойбищу, отряды вновь сбились в единую дружину. Синеус гадал: возвращаться в Белоозеро ещё рано, земля и в самом деле, как говорил тот помешанный Рогуля, велика, становищ и селищ много, обшарили пока что ничтожно мало.

Вспомнив о лыжниках, ушедших с Белоозера, позвал старших отрядов: схвачены ли?

Старшие с повинной склонили головы: как только добрались до становищ, забыли про лыжников, не до того стало. Синеус не бранил, сам до поры до времени забыл о них. Теперь вот вспомнил, а что толку?

Охотники по одному вновь в лес подались, и вряд ли кто проговорится о тех лыжниках. Но всех оставшихся в становищах женщин повелел расспросить. Ответы не обрадовали: не помним, не ведаем, не видели. Расспросами занимался Илмарус. Шли они через пень колоду. Лишь десятый, а и того меньше, с трудом изъяснялся на словенском языке. Илмарус приспосабливался — через пятое на десятое уже понимал весьскую речь.

Синеус потребовал найти проводника-добровольца, чтобы указал тропу к следующему становищу. Илмарус без позволения воеводы назначил вознаграждение — желающих не нашлось. О пути говорили в один голос:

   — К соседям наши мужья ходили, торг-мену вели. Мы тропы не ведаем.

Пробовал Илмарус угрожать, ответ был всё тот же:

   — Не ведаем.