Варяги без приглашения

Он прошел в комнату, не сняв плаща, я отметил, что он и глазом не повел по сторонам, словно увидел именно то, что и ожидал. Для человека, пришедшего к незнакомым ему людям, у него было слишком уж невозмутимое лицо. Или я не был для него незнакомцем?

— С кем имею честь? — спросил я, усадив его в кресло.

— Называйте меня просто Иванов, — сказал он. — Видите ли, там, откуда я родом, моя фамилия встречается столь же часто, как у вас фамилия Иванов. Так что смело зовите меня Ивановым.

Белоконь взглянул на меня со значением, но я и сам знал, что нужно делать.

— Иванов, — начал я, — какая у вас должность на вашей планете?

— На вашей — инспектор-наблюдатель, — сказал он спокойно. — На нашей я не работаю. Давно уже.

— И за кем же вы наблюдаете? — спросил Белоконь.

— За вами, естественно.

— Зачем?

— Я историк, — сказал он. — Какой историк не хотел бы своими глазами увидеть прошлое? А вы ведь — наше прошлое.

— Это вас я должен благодарить за подарки?

— Нет, — сказал Иванов. — Давайте сразу внесем ясность. Эксперимент с вами проводит другая цивилизация, другая раса. Это, впрочем, такие же гуманоиды, как мы с вами, в чем вы могли убедиться на примере Жанны. Между прочим, наши идейные противники, но что поделать — сосуществуем…

— Схватка двух миров… — пробурчал Белоконь. — И Земля — арена. Я-то думал, что такое случается только у Саймака.

— Интересно, почему вы так думали? — обернулся к нему Иванов. — И вообще, что вы думали, президент? Что в космосе нет разумных, кроме вас? Или они есть, но идейных расхождений у них быть не может? Все они, как горошины из одного стручка, да? Геннадий, вы ведь живете не на Земле, вы живете в космосе, ваша атмосфера — не броня, а космос не шеренга слепков с одной-единственной матрицы, когда же вы это поймете?

— Так, — сказал я. — И оттого, что наша атмосфера — не броня, вы можете экспериментировать, как хотите?

— Я уже сказал, что это не мы. Не путайте нас с ними. Мы были и остаемся наблюдателями, только наблюдателями, вы понимаете? Не имеете права даже шевельнуть пальцем.

— Даже если кто-то отдаст приказ начать ядерную войну?

— Даже.

— Это не жестоко?

— Иногда разумная жестокость лучше абстрактного гуманизма.

— Ага, — сказал Белоконь. — Это старая песня — что тот, кому оказали помощь, станет вечным нахлебником филантропа. Интересно, с какой стати? Понятия не имею, что творится в космосе, поэтому буду приводить только земные примеры. Вы хорошо знаете нашу жизнь?

— Я у вас шестой год, — признался Иванов. — Другие и дольше, так что разбираемся.

— Прекрасно. Тогда вы должны знать, что наша страна много помогает другим странам, но они не собираются превращаться в нахлебников.

— Неудачный пример, — сказал Белоконь. — Во-первых, вы говорите о делах вашей планеты. Во-вторых, вы путаете помощь с опекой. Представьте — друг против друга стоят изготовившиеся к бою армии, вот-вот должна прозвучать труба, и в этот момент к военачальникам одной из сторон подходит незнакомец и предлагает: «Не стоит вам губить своих солдат, отпустить их по домам к женам и чадушкам, а с вашим противником я разберусь сам». И начинает разбираться. Солдаты той армии, который он протежирует, расходятся по домам и какое-то время благоденствуют. Но однажды появляется новый, незнакомый враг, и для борьбы с ним мало торопливо собранных солдат, нужен опыт, который как раз и помешал приобрести благодетель. И ничего другого не остается, кроме как снова кликать его, доброго, могущественного. Хорошо, если он окажется поблизости и не опоздает… Вы сумели отказаться от бога, найдите в себе силы отказаться и от заоблачных варягов.

— Можно проще. Одна-единственная акция — уничтожение ядерного оружия.

— А химическое? Бактериологическое? Бомбы, что выжигают кислород в радиусе километра? Шариковые? А промышленность, производящую взрывчатку, тоже — в порошок? А атомные заводы? Но тогда вы не сможете производить атомные электростанции, лучевые пушки для онкологов, аммонал для шахтеров. Наконец, главное — заводы по производству эйчбомб существуют не в безвоздушном пространстве, они неразрывно связаны со всей промышленностью производящей бомбы страны. Вы в самом деле согласны ради избавления от атомного страха вернуться в каменный век? Что тогда? Средства из арсенала вашей фантастики — все эти гипноизлучатели, за минуту превращающие людей в ангелов? Между прочим они у нас есть, маленькие, правда, их используют биологи и косморазведчики против диких зверей, но мы можем сделать и большие. Хотите? Ах, вам лично «позитивная реморализация» не нужна? Пиночет, Стресснер и так далее? А миллионы негенералов и не-чинов? Кто будет производить отбор — вы?

Отличный вышел бы из него боксер. Он гонял Белоконя по рингу, небрежно отмахиваясь, как от комара, прижал к канатам и не добил только из жалости.

— Хватит, Генка, — сказал я, — мне было жаль его, и себя тоже, потому что он частично высказывал и мои мысли. — Действительно, если вдуматься, вся эта гнусь не растеряется и без бомб, был бы только лес, где можно выломать дубину. Давайте о чем-нибудь другом.