Варяги и Русь

— Я тот, кого послала рука Провидения. Отныне ты должен уверовать во всемогущество истинного Бога, Который спас тебя от руки киевлян…

С этими словами молодой витязь повернул своего коня и скрылся.

IV

За Витичевым холмом, окруженным гигантским лесом, у самого его подножия, ютились рыбачьи избушки. Дальше, вверх по Днепру, недалеко от берега, стояла скрытая в лесу маленькая хижина. Вокруг нее лежала груда дров, приготовленных на зиму. В ней жил лесной сторож и пчельник дедушка Ероха, проводивший все свое время в лесу и думавший только о своих пчелах да о дочерях, которых боялся потерять. Кроме этой хижины, у Ерохи было в лесу, над глубоким оврагом, нечто вроде большой землянки, живя в которой, он наблюдал за роями пчел. В ней же жила его семья, состоявшая из двух дочерей, занимавшихся хозяйством. У Ерохи было три дочери, но одну из них он считал потерянной, так как ее похитил Свенельд, дядя и советник Ярополка, и отправил ее в княжеский терем ради потехи своего любимца, который не брезговал ни простушками, ни боярскими дочерьми.

Молодая, пригожая девушка Светозора проливала горькие слезы по своим родным и, главным образом, по своему возлюбленному Простену. Узнав о похищении Светозоры, юноша обратился к Свенельду. Тот, разумеется, отказал ему и даже посмеялся над ним. Тогда юноша обратился к князю, но и тот отказал ему в защите. В Ярополковой дружине был некто Извой, друживший с женихом Светозоры, он вступился за его невесту, выручил ее из терема и поссорился с Свенельдом. Свенельд наклеветал на него Ярополку, и варяг, как он называл себя, был изгнан из дружины князя.

Закипела кровь у молодого витязя; но он сдержался и, надев доспехи, вскочил в седло и помчался в поле в то самое время, когда Ярополкова рать выступила в поход на Новгород.

Долго он ехал по полям, лесам и буеракам, обдумывая, как лучше отомстить Ярополку и Свенельду, и решил обратиться к князю Владимиру и, рассказав ему свою обиду, просить отомстить за него.

Наконец он въехал в дремучий лес; усталый конь еле передвигал ногами, пора было отдохнуть… Извой сошел с лошади, расседлал ее и отпустил пастись, а сам растянулся на траве под развесистым дубом и вскоре заснул богатырским сном.

Проснулся он только тогда, когда чья-то рука опустилась на его голову. Молодой витязь вскочил и, увидев, что перед ним стоит на коленях седой старик, удивился.

— Кто ты, — спросил его Извой, — волхв или кудесник, и зачем ты потревожил мой сон?

— Ни тот и ни другой, сын мой, — ласково улыбаясь, отвечал старик. — Я такой же смертный, как и другие, и не обладаю даром ни волхвовать, ни прорицать… Я только простой служитель истинного Бога, Которого я познал несколько десятков лет тому назад, а разбудил тебя потому, что ты стонал, я думал, ты болен.

— Я не понимаю тебя, старик, — сказал витязь, рассматривая старца.

Он был в грубой рубашке, спускавшейся ниже колен и опоясанной веревкой. На правой руке, обмотанной чем-то вроде шнурка с узелками, на который вздеты были маленькие орехи, виднелись посиневшие жилы. Орешки эти он перебирал двумя пальцами той же руки, и уста его как будто что-то шептали, словно он считал эти орешки.

— Легко поймешь, если удостоишь посетить мою старческую келейку в этом лесу и отведаешь моих хлеба-соли. Других яств у меня не найдется, нет ни вина, ни меда, зато есть студеная водица, которая ободрит и подкрепит тебя. Ты, я вижу, сильно устал и тебе не мешает отдохнуть на душистом сенце… Пойдем, мой сын… Уже ночь настает и роса опускается на землю…

Действительно, уже смеркалось, и предлагаемые стариком постель и пища соблазняли молодого человека, который только теперь вспомнил, что, выехав из Киева, он еще ничего не ел.

Они отправились по едва заметной тропинке; вокруг было тихо, и только изредка похрустывали сучки под ногами коня, которого вел на поводу Извой. Наконец показалась какая-то постройка, окруженная дубнячком и тополями.

— Вот и моя келейка, — сказал старик, переходя ручеек, который протекал мимо хижины. — Лошадку надо бы убрать под шалашик: неравно зверь нагрянет.

Старик взял повод из рук Извоя, отвел ее в находившийся подле хижины, огороженный кольями и покрытый жердями навес и дал корму. Потом они вошли в избушку с одним слуховым оконцем, служившим в то же время и дымовой трубой. Посреди избы, на каменном возвышении, лежали дрова, а подле стояло деревянное ведерко с чистой водой. На деревянной полочке, служившей, по-видимому, и столом, стояли чашка, ковш и глиняный горшочек. В одном углу находился рядом с ним деревянный крест, на котором висели четки, стояли два пузырька с водой и маслом, над ним висела икона Богородицы византийского письма. Дверь была открыта и пропускала в хижину тусклый свет вечера.

Войдя в избу, старик высек огонь и зажег очаг, а затем указал на сено в углу.

— Сядь, отдохни маленько, — сказал он Извою, — пока я накрошу в чашку хлебца да залью его сотовым медком со студеной водичкой.