Читаем Варяги и Русь полностью

— Что нам делать? — спрашивали друг друга Аскольд и Дир.

— И дружина скучает… столько молодцев без дела сидят…

— Идем в поход!

— Куда?

В самом деле, куда? Не на Ильмень же! Там ведь свой, там великий Рюрик, там смелый Олоф с храброй дружиной.

— В Биармию идти?

— А где она? Ищи ее — не найдешь…

И все чаще и чаще обоим витязям приходила на память Византия…

<p>II</p>

Не одни князья подумывали о Византии…

Было в княжеской дружине много горячих голов, считавших, что «нет в мире лучше дел войны». Они не роптали на Аскольда и Дира за их бездействие открыто, но между собой в разговорах только и вели речь о близкой Византии…

Всем в Киеве от неезжих гостей прекрасно известно было, что в столице великой империи Востока скопились богатства целого мира, что народ там изнежен и беспечен, что оборона слаба, и потому-то манил к себе, как запретный плод, скучавшую княжескую дружину города св. Константина.

— Не узнать совсем наших конунгов! — говорили старые варяги, — куда их прежняя храбрость делась, совсем другими стали.

— Засиделись на одном месте… Аскольд обабился… Не до того…

— Так других послали бы… есть ведь кого… Мало ли здесь воинов…

— Еще бы! Вот Всеслав, даром что не норманн, а славянин — храбрее льва!

— Уйти бы от них самим.

— Мало нас здесь… Ничего не выйдет…

— И славяне пойдут за нами.

— Ну, те без князей, да Всеслава и шагу одного вперед не сделают.

— Пожалуй что так!

— А следовало бы! Мечи позазубрились, тетивы у луков поразвились…

— Поговорили бы с Аскольдом и с Диром.

— Так они и будут слушать!

— А что же? Хотя они и ярлы, а без нас ничего не значат.

— Да вот пир будет, тогда… Скальда Зигфрида попросим. Он усовестит.

Так и решено было среди варягов завести с князьями речь о набеге на Византию во время пира.

Любили оба витязя попировать время от времени среди своей дружины, именитых киевлян и почетных гостей. Созывались они ради этого случая в княжеские гридницы, уставленные столами, усаживались за них, и начинался пир.

Подавали на стол жареных кабанов, рыбу всякую, птиц, что поставляли к княжьему двору охотники из окрестных дубрав, а крепкий мед и вина фряжские на пиру рекой лились.

Во время пира выходил сначала скандинавский скальд с лютней, а после него славянский баян вещий с гуслями. Начинали они петь своими старческими голосами, каждый про свою старину, и, слушая скальда, забывали князья и тоску свою и горе, переносились в родимую страну, ее фиорды, и тоска как будто отходила от них на мгновение, чтобы потом явиться с новою силою, как только в княжем тереме замолкал шум веселого пира.

Не забывали новые князья и своего киевского народа.

Пока они пировали в гридницах, на теремном двору также шел пир для простого народа. Выкатывались из глубоких подвалов целые бочки крепкого пенного меда. Те пили мед и вино, похваливали да славословили князей своих любимых.

Вот и теперь на пир созваны были норманнские дружинники, знатные киевляне и почетные гости.

В эту пору в Киеве были одни только «гости» византийские. Они и явились на княжеское пиршество. Пятеро их было: Лаврентий Валлос, Ананий из Милета, Флорид Сабин и природные византийцы Алкивиад и Ульпиан.

Каждый из них уже по нескольку: раз бывал на княжеских пирах; они сами старались попадать на пиры, чтобы первыми узнавать все, что делается в княжеских гридницах.

Так и теперь они одними из первых явились на пир в княжеский терем.

Там уже все было готово к приему званых гостей. Кроме византийцев, по гриднице расхаживали несколько норманнских дружинников и славян-варягов, ожидавших появления князей.

— Ну что? — спросил сурового Руара его товарищ Ингелот, — решаемся ли мы напомнить конунгам, что не дело воинов сидеть, сложив руки?

— Я уже говорил тут кое с кем из товарищей… Они поддержат, и ты увидишь, как все это выйдет, — отвечал Руар.

— Самое важное, начать… напомнить… Вот на это кто решится…

— И это решено. Это принял на себя славный Зигфрид.

— Скальд?

— Да, он… Уж он сумеет… Зигфрид также скучает… Охоты да пиры притупили его вдохновение. Как он может воспевать героев, когда они по годам не видят обнаженного меча…

— Так, так… Стемид, ты слышал?

— Слышал, — подошел к ним третий дружинник, — на Византию?

— На Византию! На Византию! — раздались со всех сторон голоса.

Все сразу воодушевились, разговоры стали шумными, лица разгорелись, глаза заискрились.

Византийские гости, тревожно переглядывались.

— Это что, же? — шепнул Валлосу Алкивиад.

— Что? Покричат да перестанут! — пожал тот плечами.

— А если нет?

— Без князей они не пойдут, а те вряд ли решатся когда-либо напасть на нашего величественного Порфирогенета.

— Кто их знает! Вдруг придет в голову что-нибудь этакое этим грубым людям.

— Говорю тебе, что Аскольд и Дир не осмелятся тронуться, а если и эти с ума сойдут, то ведь мы здесь не просто так.

Громкие крики прервали этот разговор купцов. Из внутренних покоев терема показалось торжественное княжеское шествие.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги