Варяги и ворюги

А вот, скажем, в области разведки и контрразведки трудятся люди внимательные и чувствительные ко всякого рода негласным указаниям. Возьмем, к примеру, какогонибудь охотника за шпионами. Вот он идет по улице и выслеживает идущего перед ним шпиона. Он при этом не совсем уверен — шпион это или нет, но на всякий случай выслеживает. Потому что у него такая работа. А тот, который впереди идет, он и вправду шпион, самый настоящий. И ему ужасно интересно знать, выслеживают его или нет. Потому что если выслеживают, то самое время тикать в подворотню, путать следы и прикидываться пожарным шлангом. Но обернуться назад и проверить он не может, поскольку получил правильное образование и наслышан про злосчастную супругу Лота, горькую судьбу Манероса и трагическую кончину вождя Ланги. Тогда он хитрит. Он подносит к лицу скрытое в руке зеркальце и наблюдает — не видно ли за спиной человека с поднятым воротником и усталыми глазами. Но нельзя перехитрить неизреченный запрет. Это движение немедленно фиксируется идущим сзади, и с этой минуты будущее шпиона приобретает неизбежно печальную окраску.

Зеркало. Самый мистический из всех мистических предметов. Я вижу в нем свое отражение, всегда меняющее местами «лево» и «право» и никогда — «верх» и «низ», в тот момент, когда я рядом, а что с ним происходит, лишь только я отхожу в сторону, мне неведомо. Вот, например, жители Андаманских островов, соплеменники известного персонажа из «Знака четырех», считают, что их отражения и есть бессмертные души. Поэтому они боятся своих отражений, боятся порождать их, взглянув ненароком на водную гладь. Потому что под водой может жить какое-нибудь чудовище, которое унесет душу-отражение, и тогда человек пропал. Особенно много таких чудовищ с незапамятных времен водится в реках на островах Меланезии, посему местные жители к воде просто не подходят. Табу.

И так не только дикари считают. Культурные греки придерживались той же точки зрения. Вот, например, красавчик Нарцисс. Оказался случайно у воды, взглянул ненароком, увидел свое отражение и перепутался насмерть — подумал, что кто-нибудь из сонма древнегреческой нечисти уволочет это изображение под воду. Остался, чтобы защитить его и отстоять, а потом зачах и умер.

Да что мы все о старом? Как насчет известного обычая завешивать зеркало черным, если в доме кто-то умер? Где-то внутри мы уверены, что в зеркале продолжает жить душа мертвого, и отгораживаемся от нее черной тряпкой.

Но самый фантастический обряд совершается с зеркалом единожды в год, во время святочных гаданий. Два зеркала ставятся одно против другого, и зажигаются две свечи. Тогда виден бесконечный в обе стороны коридор, освещенный бесчисленным множеством свечей, по которому к смотрящему должна явиться его Судьба. Мы-то думаем, что Судьба приходит из Будущего, но Будущее и Прошлое в зеркалах неотличимы, так что вполне вероятно, что приходит она из бесконечно удаленного Прошлого, из открытого Томасом Манном и не имеющего дна Колодца Времени. «И будешь судьбою».

И если души суть отражения, то, зажигая свечи и устраиваясь поудобнее между зеркалами, мы должны быть готовы к тому, что увидим в коридоре Времени странное и страшное мельтешение вихревых потоков, посреди которого, уже вливаясь в него, но еще не растворившись до конца, маячит побелевшее лицо смотрящего.

Это самое подходящее время, чтобы почувствовать — все есть у человека, многими благами и талантами чрезмерно одарен он, но не властен он ни над своим прошлым, потому что оно ушло, ни над будущим, потому что оно есть не что иное, как отражение прошлого, а уж что касается настоящего, так его и вовсе не существует, ибо каждое микромгновение проходит и тут же становится частью прошлого, а значит, и будущего.

Был такой персонаж — Фауст. Он все это настолько остро ощутил, что, заключив известную сделку, громогласно потребовал: «Остановись, мгновенье!» Если нет ни прошлого, ни будущего, то отдайте хоть настоящее, эту перекладинку, перекинутую между двумя безднами и неумолимо ускользающую из-под ног, оставьте ее, позвольте удержать единственное, над чем может быть властен человек, оскорбительно именуемый венцом творения, а на деле — самая несчастная из земных тварей, ибо только ему из всех лишенных всего дано осознать свою нищету.

Желание — понятное. Требование — некорректное. Время, уважаемый доктор, нельзя остановить. Время — это такая штука, которая существует исключительно в движении. Как велосипед. Не падаешь, только пока едешь.

Был бы я Фауст, я бы по-другому сказал. Время — исчезни! Потому что обрести подлинную опору можно только там, где нет времени, а есть вечность.