Варяги и ворюги

— Какой такой закон? — спрашивает атаман.

— Мой, — отвечает ему Смерть. — Мой будет Закон. А больше никаких законов и власти в твоем царстве не будет.

На том и ударили по рукам. Закрыл Ермак глаза и умер. А волки над его могилой насыпали высокий курган, до самого неба.

И вот с тех самых пор во всех местах, где прошел атаман Ермак со своей стаей белых волков, нету ни власти, ни законов. А есть только воля, да тот самый Закон, о котором Смерть с атаманом перед смертью договорилась.

Вот такая история. Не верите? Зря. Между прочим, курган этот, который атаманские волки насыпали, до сих пор видеть можно. Под курганом плац. На нем во время развода зеки стоят, команду начальства слушают.

Глава 44 Зона

Зона 3741/55-фэ, как Галлия, делилась на три части: режимную, производственную и все остальное. В режимной части находились восемь бараков, где жили заключенные, да еще небольшой изолятор. Туда обычно попадали за нарушения режима. Производство в зоне было сосредоточено в двух столярных мастерских. Там делали заготовки для книжных полок, упаковывали готовые комплекты в доставляемый с воли картон и отправляли обратно на волю. Где-то там комплекты распатронивали, покрывали лаком и полировали, потом собирали и развозили по большим городам. Когда-то в зоне был сосредоточен весь производственный цикл, но зэки приноровились использовать лак и прочие химикаты не по назначению. Зонное руководство неоднократно пыталось решить проблему традиционным путем, наладив всеобъемлющий учет и нещадно карая виновных, однако зараза росла, ширилась и захватила ползоны. Тогда и было принято решение вывести вредные в воспитательном плане операции куда-нибудь подальше. Пусть травятся на воле.

Работа в столярных мастерских происходила только зимой, когда население зоны возвращалось с южной командировки. На командировке занимались тем, что запасали материал на зиму, перерабатывая завозимый из Ленска лес.

Следует остановиться коротко на истории распределения заключенных по баракам. В далекие и благодатные для зоны времена, когда приказ руководства определялся не обсуждаемыми установками центра, а сам по себе представлял альфу и омегу внутризонного порядка, при расселении руководствовались двумя основополагающими принципами — пролетарского интернационализма и социальной однородности. Что, конечно же, приводило к очень положительным в плане воспитания результатам. Социально близкие воры правильно влияли на вражескую пятьдесят восьмую (впоследствии семидесятую) статью, а национальные меньшинства растворялись в коллективе и не могли скрытно косить от работы и злоумышлять насчет побега и нарушений режима, общаясь между собой на непонятном для персонала языке. Потому что любая попытка такого общения в многонациональном бараке без труда фиксировалась и приводила к повышению бдительности.

Так уж получилось со временем, что мощный приток контрреволюционеров, шпионов и антисоветчиков иссяк, и, как следствие, социальная однородность восторжествовала сама собой. Случайно заскочивший в зону лектор по распространению сказал даже, что это эпохальное событие убедительно подтверждает универсальность гениального тезиса о создании новой исторической общности — советского народа.

Аплодисменты аплодисментами, с гениальным тезисом тоже спорить не стали, но вскоре оказалось, что воплощать в жизнь принцип пролетарского интернационализма становится все труднее и труднее. Постоянно вспыхивавшие в многонациональных бараках конфликты подавлялись с той же отточенной десятилетиями решительностью, но в условиях всеобщего смягчения нравов проявлять эту решительность становилось морально тяжело. Поэтому подаваемые заключенными прошения о переводе из одного барака в другой стали чаще встречать понимание, и довольно быстро первый барак полностью заселился башкирами и татарами. Там же образовалась и азербайджанская автономия, которая первоначально находилась в третьем бараке вместе с грузинами и армянами, но оказалось, что национальные конфликты в третьем бараке не исчезают, а лишь усиливаются, да еще возникает угроза религиозных разногласий. Шестой барак полностью сформировали из москвичей, так как, по совершенно непонятным причинам, выходцы из столицы ни в одном коллективе не приживались ни в какую — проявляли гонор и заносчивость, за что бывали биты неоднократно. Два барака — второй и четвертый — занимали так называемые местные. Те, кто попал в зону с этой стороны Урала. Прибывающие из европейской части страны, республик Средней Азии и Дальнего Востока в этих бараках встречались холодно и вынуждены были искать себе другое место.