Варяго-Русский вопрос в историографии

В своей работе «О духе законов» (1748) Монтескье писал: «Я не знаю, был ли это знаменитый Рудбек, который в своей “Атлантиде” превознёс Скандинавию и рассказал о великом превосходстве, долженствовавшем поставить скандинавов над всеми народами мира; и по причине этого они явились источником свободы для Европы, т.е. практически всей той свободы, которая сейчас есть у людей. Гот Иорданес назвал северную Европу мастерской человеческого рода. Я скорее назвал бы её мастерской, которая производит оружие, разбивающее оковы, которые куют на юге. Именно на севере рождаются мужественные люди, которые оставляют свои страны для того, чтобы разбивать тиранов и рабов и учить людей, поскольку природа создала их равными...»[168]. Норвежский историк Й.П.Нильсен обратил внимание на то, что именно у «Монтескье мы находим идею о скандинавах как родоначальниках монархии. Повсюду, куда они ни приходили, они устанавливали, посредством своего вторжения, “монархию и свободу”... Европы. … Путём норманского господства была... установлена монархическая система, где одна отдельная личность правила при помощи твёрдо установленных, основополагающих законов и с опорой на знать»[169].

Аналогичные образы встречаем у Ф.М.Вольтера в его «Истории Карла XII» (1731): «Считается, что именно из Швеции, той её части, которая, по-прежнему зовётся Гёталандией, вышли полчища готов и заполонили Европу, отвоевав её у Римской империи, в течение пятисот лет бывшей её владыкой и тираном. В те времена скандинавские страны были более плотно населены...»[170]. Эту книгу Вольтер писал, будучи в Англии, и как говорит Свеннунг, находился под большим впечатлением от английского готицизма[171]. Правда через пару десятков лет Вольтер, ставший самым активным и влиятельным представителем французского Просвещения, меняет дирекцию и начинает выступать в своих исторических работах, в первую очередь, в многотомном труде «Опыт о нравах и духе народов» (1756–1769), с резкой критикой официальной исторической науки и обоснованием так называемого метода исторической критики, опираясь на который, следовало в собранной массе фактов отделять более достоверное от вымысла и тем самым очищать историю от всего «чудесного и фантастического». Однако «причуды фантазии» готицизма и рудбекианизма крепко запали в головы французских литераторов и историков. У Шатобриана в его «Memoires ďoutre-tombe» находим высказывание о том, что «Теодорих остаётся великим, хотя он и погубил Боэция. Готы принадлежали к высшей расе»[172].

Познакомившись ближе с той мифотворческой традицией, которая формировала общественное сознание Западной Европы в течение почти трёхсот лет и типичными образчиками которой являлись труды Магнуса, Буре, Рудбека, начинаешь лучше понимать, почему именно в западноевропейской мысли эпохи Просвещения появилась идея рационализма. После «Атлантиды» Рудбека идти дальше было просто некуда.

Но, возвращаясь к вопросу о том, почему вымышленные идеи шведской мифотворческой историографии XVII в. оказались на вооружении немецкой исторической мысли XVIII в., следует признать, что этому способствовало увлечение готицизмом и рудбекианизмом представителей английской и французской общественной мысли XVII–XVIII вв., занявших лидирующее положение в западноевропейской общественной мысли данного периода. Вышеприведённое со всей очевидностью объясняет, откуда черпали смелость своих рассуждений Байер, Миллер и Шлёцер, явившись в чужую страну, не зная толком ни языка, ни источников и литературы по её истории, тем не менее со всей категоричностью бросившись «открывать» её истинное историческое прошлое перед изумлённым взором российского общества. Но кто такой был для Байера Татищев, если сам Рудбек, обласканный многими светилами западноевропейских просвещённых кругов, уже всё поведал о древнерусских древностях, об Одине, завоевавшем вендов-руссов от Балтики до Тобола, о шведских волках-разбойниках, короли которых ещё с Геродотовых времён владели Вендо-Руссией? Когда Байер в 1726 г. прибыл в Санкт-Петербург, то в своём научном багаже он привёз идеи Рудбека, на которых он вырос и сформировался. Именно эти идеи Байер и растиражировал в своей статье «О варягах», опубликованной в 1735 году. С рудбековской свободой откомментировал Байер и найденные им Бертинские анналы, составленные епископом Пруденцием, где в числе наиболее важных событий, происходивших во Франкском королевстве, были за 839 г. записаны сведения о прибытии в столицу франков Ингельгейм, к Людовику Благочестивому посольства византийского императора Феофила, вместе с которым были и послы другого народа, называвшего себя «Rhos», а своего правителя – хаканом (Chacanus); Людовик узнал, что послы принадлежали к свеонам (eos gentis esse Sueonum). Вышеупомянутых gentis Sueonum, с лёгкой руки Байера, стали переводить как «от поколения шведы были», что было искажением смысла текста[173].