Вариант 19

— Вот и хорошо, — одобрил подполковник. — Вы мне казались барышней хладнокровной и, уж простите, циничной. Немцы, Европа, союзники наши хитроумные, обидчивые — все они далеко. Пройдет смута, и снова липы на Тверском бульваре зацветут, гимназии откроются, в Большом роскошные премьеры подготовят. Вы в Большом ведь бывали? Поверьте старому штабному грызуну, все наладится. Вы молодая, еще и в ложе поблистать успеете. Вы же слышали — переговоры идут. Будем надеяться, дальше без большой крови обойдется.

Катя угрюмо усмехнулась:

— Насчет гимназий — это вы верно. И с Большим театром все правильно. Там и съезды коммунистические будут, и оперы с балетами. С липами хуже, их сначала на дрова попилят, потом в целях расширения проезжей части доликвидируют. Душноватым городом Москва станет. Ну, мы это переживем. Мы много чего переживем. И повоюем еще всласть. Вот когда вашего офицерского опыта хватать не будет. Переговоры — полный зер гут! Вы надеетесь перегруппироваться, силы для "последнего и решительного" подтянуть. Вот она Первопрестольная — рукой подать. Что стоит растрепанное перепуганное быдло окончательно опрокинуть? Вам, конечно, трудно поверить, что и они для "последнего и решительного" части подтягивают? В лоб сойдетесь? Они под кроваво-красными знаменами, вы непорочно-белые, аки ангелы безгрешные. Красота! Шрапнель, конные лавы с гиканьем, пулеметики режут-стригут, все наперебой кричат "уря!" и "даешь!". "Интернационал" и "Варшавянку" хрипят, "Боже царя храни" и "Взвейтесь соколы орлами" завывают. Вот он, счастливый день России. Грядет.

— Какая же вы, Екатерина Георгиевна, — подполковник пожевал губами, — злобная. Не будет такого. Нет сил у товарища Бронштейна. Повальное дезертирство у него в воинстве. Никакими репрессиями мобилизованных удержать не может. Вы его приказы читали? Хотите полюбопытствовать?

— Не читала и читать не хочу. Я, Алексей Осипович, девица дремучая и безграмотная. Газетку сегодня со скуки пролистала и хватит мне. Я так, общим взглядом, вскользь. Я же не Прот, никоих личных сцен видеть не могу. Зато в общем скажу. Что бабе не ляпнуть, спросу-то никакого. Заключите вы перемирие. Две недели. Месяц. Полтора. Зимовать-то в Москве рассчитываете? Сцепитесь. Кровью холмы зальете. Уж не знаю, кого красные подтянут — пролетарские полки, латышских стрелков, интернациональные батальоны или чекистские отряды, но прогулки не получится. Они кровью умоются, попятятся, но дальше Тулы вас не пустят. Просто потому, что их больше.

— Не числом воюют, Екатерина Георгиевна.

— Ну да, вы танки подтянете, "ерапланы" напустите. Оперативное руководство у вас куда четче. Положите большевичков, ох, положите. Одного к трем, одного к пяти. Для наступления ох как славненько! Дать вам карандашик? Прикиньте, какие из "цветных" полков в Москве на параде маршировать будут? Вы строй призраков когда-нибудь видели? Это при условии, что стратегическая инициатива непременно у вас останется. А если Советы первыми наступление начнут? Вы их телами все овраги завалите, в плен дивизиями будете брать, да дальше-то что?

— Дальше победа. Тяжелая, кровавая, но победа.

— Допустим. Вы наверняка про античного дяденьку по имени Пирр слыхивали. Да и будет ли победа? Я газетку почитала, задумалась. В Царицыне уличные бои — это правда? И про адмирала Колчака правда? Как же он под шальную пулю умудрился сунуться? "В критическом состоянии", надо же. Все наперекосяк. Скажете, достаточно одного точного удара? Выстрела в сердце? Ульянов, который Ленин, уж почил. А уж на что числился абсолютно незаменимым вождем мирового пролетариата. Вот тебе и роль личности в истории. Держатся ведь Советы. И архиупорно держатся, чтоб их черти побрали….

— Простите, никак не уловлю к кому ваше страстное женское сердце склоняется, Екатерина Георгиевна. После столь мрачного посула нам, несчастным, к чертям и товарищей большевичков посылаете?