Вариант 19

— Там светло было, — рассеянно сказал Прот. — Другая комната. Наверху, наверное. Вы, Екатерина Георгиевна, за меня не волнуйтесь. Я справлюсь.

Посидели молча. Даже Витка присмирела. Прот тоскливо разглядывал крошечные лучи света, пробивающиеся сквозь заложенные окна. Со второго этажа спустился какой-то полковник и с ним неуклюжий человечек в несуразном полувоенном костюме. Посмотрели на гостей, ни слова не говоря, ушли. Появился Макаров с графином, извинился — чая пока достать не удалось, но вода вполне свежая.

— Прот, вы не беспокойтесь. Дом еще раз проверен, караулы усиленны. Товарищи большевики тоже предупреждены. В грубых провокациях никто сейчас не заинтересован. Все меры приняты.

— Да я в этом ничего не понимаю, — Прот рассеянно вертел в пальцах пуговицу. — Да и не боюсь я уже. Устал. Вы, пожалуйста, тоже подальше от меня держитесь. Екатерина Георгиевна считает, что вы приличный человек. Жаль будет если…

— Перестаньте. Я наверху частенько бывал. Даю честное слово, нет там никакой бордовой, цветастой мебели.

Прот пожал плечами:

— Значит, я что-то другое видел.

— Будет вам про мебель болтать, — сказала Катя. — Прямо краснодеревщики какие-то. Вы, Алексей Осипович, лучше скажите, отчего здесь так безлюдно? Аура у дома нехорошая?

— Так ведь считается сие здание, так сказать, нейтральной зоной. По сути, здесь лишь высочайшие переговаривающиеся лица бывают, ну и личная охрана. Посторонних решено не пускать. Оттого, пардон, и некоторый свинарник. Вот, даже чаю не удалось найти.

— Бог с ним, с чаем. Угостите даму папиросой. Я, грешна, иногда балуюсь. Покурим у двери?

Подполковник с готовностью распахнул портсигар. Едва отошли, спросил встревоженным шепотом:

— Что? Сорвется мальчик?

— Думаю, выдержит. Хотя по-свински мы с ним обходимся, Алексей Осипович. Но я по другому поводу вас увела. У меня был один хороший товарищ. Несмотря на возраст — он не старше нашей Витули, — удивительно чуткий человек. У него перед всякой неприятностью живот крутило. Я к тому, как у вас, Алексей Осипович, с интуицией? Не скребет острым коготком?

— Бог с вами, Катя. Меня уже так давно скребет, что все коготки затупились. А вы, значит, занервничали? А с виду совершенно незаметно. Что-то конкретное? Или из-за видений нашего юного друга? Полагаю, даже его дару свойственно иногда ошибаться. Заверяю вас, бордовой мебели в этом доме действительно нет. Я сейчас у полковника Рихтера уточнял. Он практически ежедневно на переговорах присутствует, — Макаров ткнул папиросой вверх.

— Ну, хорошо. Вы мне уж и огня дайте, что ли?

Макаров чиркнул спичкой. Катя выпустила облачко дыма. Хороший табак. Только сейчас нервы не отпустит — пацан навел тревогу. Не хочется здесь оставаться, ой, не хочется.

— Алексей Осипович, у меня к вам нескромная просьба. Не поделитесь тем, что у вас в правом кармане галифе? У вас еще и наган есть — вполне надежный револьвер, вам хватит. Честное слово, я ни в главнокомандующего, ни в этого кошака революции, палить не собираюсь. А мне с железкой намного спокойнее будет.

Подполковник улыбнулся:

— Отдаю должное вашей наблюдательности, но вынужден просьбу отклонить. Если вы обратили внимание, вас охраняют отборные чины контрразведки. Снаружи все оцеплено. У большевичков под боком два десятка пулеметов. Вы и нам нужны, и им. Есть кому вас защищать. Кроме того, отстреливаться из окон из карманного браунинга смешно. Я, конечно, не подвергаю сомнению точность вашей руки и глаза, но…

— Понятно. Я, собственно, и не надеялась.

— Катя, вам страшно? Я думал, вы совершенно непробиваемая дама. Зачем пошли? Вполне могли остаться на квартире.

— Я, Алексей Осипович, человек испорченный и не очень честный. Но товарищей бросать — это уж вовсе свинство. Я мальчика сюда привела, хочу, чтобы он отсюда и вышел, целым и невредимым.

— Куда вы его дальше поведете, Катя? — едва слышно спросил подполковник. — Туда, к себе? Я не спрашиваю куда, но все-таки. Неужели он так уникален?

— Фу, Алексей Осипович, за кого вы меня принимаете? Я детей не похищаю. Ему бы где-нибудь тихонько пристроиться. Жить мирно, солнышку радоваться. В монастырях, знаете ли, тоже не сахар.

Макаров глянул как-то странно и пробормотал:

— Солнышко — это хорошо. Но едва ли о пасторальной жизни речь идет. Ценный ваш Прот. Не отпустят. Такие перспективы мальчику открывают. Впрочем, что я вам объясняю.

— Черт его знает. Возможно, мальчику у вас лучше будет. К самостоятельной жизни он не слишком приспособлен. Ему бы ему самому решить. Но для начала недурно было бы сегодняшний день пережить.

Подполковник затянулся папиросой и задумчиво сказал:

— Чудовищное вы существо, Екатерина Георгиевна. Даже не знаю, что меня в большее замешательство вводит: вульгарность и циничность ваши безмерные или глаза чудные, искренние. Почему вам верить хочется? И что я в романтизм ударился, старый дурак?

Катя хмыкнула: