Вариант 19

— Идея готовить хоромы к приезду хамоватых гостей действительно крайне сомнительна. Даже не знаю, кого и осенило. Екатерина Георгиевна, а откуда такие познания в пулеметном деле? Супруг по этой части служил?

— Не угадали. Один мой хороший товарищ числился большим мастером по части пулеметов. Можете не верить, но чистокровный германец. Гансом звали. Погиб он… — Катя онемела…

Фигура в двери, наконец, сдвинулась, стал виден Прот. Мальчик почти утопал в глубоком кресле, рассеянно катал по пухлому валику оторванную пуговицу. Кресло было шикарное, мягкое, оббитое бархатом. Бархатом с узором в темно-бордовый цветок.

Подполковник Макаров охнул от крепкого удара локтем в бок.

— Вашу мать, Алексей Осипович! Какого черта?! Вы про мебель клялись?

— Катя, помилосердствуйте! Вы мне ребро сломали. Первый раз это дурацкое кресло вижу. Неужели сегодня поставили?

Катя решительно встала. Макаров ухватил за локоть:

— Да погодите вы! Ничего ведь не происходит. Он там уже два часа сидит. Сейчас я узнаю…

Он подошел к капитану. Через минуту вернулся к напряженно застывшей Кате:

— Нелепое совпадение. Вчера красный Бонапартий жаловался на невыносимые бытовые условия, умышленно созданные в зале переговоров. Часть мебели поменяли. Кажется, привезли из губернского суда.

— Да мне наплевать откуда! Немедленно мальчика оттуда выведете! Или я сама туда ворвусь и вытащу.

— Катя, вы в своем уме?

Катя ухватила дражайшего Алексея Осиповича за ремень портупеи. От ярости зубы свело. Сейчас наган у него выдрать, заодно промеж ног заехать…

За окном грянули "Прощание Славянки".

И Катя, и подполковник в изумлении оглянулись на окно. Испуганная Витка отодвинула портьеру:

— Музыканты, Катерина Еорьевна.

— От окна отойди. Оркестра не видела?

— Не видела, — покаянно призналась Вита.

На площади десяток музыкантов в потрепанной военной форме, громко, но весьма нестройно выводил знаменитый марш. Особенно старался тромбон и облезлый барабан.

К окну поспешно прошел адъютант главнокомандующего, за ним нахмурившийся товарищ Трушин.

— Никак, вы, господа белогвардейцы, очередную провокацию учудили?

— Что там? — громко и недовольно спросил Деникин, поднимаясь из-за стола в зале переговоров.

— Оркестр, — недоуменно доложил штабс-капитан. — Не понимаю чей. Совершенно точно не алексеевцы. Возможно, саперного батальона?

— Разберитесь и доложите.

— Вот товарищи, подлинная суть Белого движения, — насмешливо прокомментировал Троцкий. — Эполеты, белые перчатки, духовой оркестр, цирковые представления, барышни в талиях корсетных…

"Нет на мне никакого корсета", — раздраженно подумала Катя, двигаясь к двери зала заседания. Макаров попытался ухватить за руку, девушка уклонилась.

В зале Троцкий все повышал голос:

— И это в момент, когда изнеможенная страна получила мизерный шанс прекратить бессмысленное кровопролитие. Пусть временно, пусть на несколько дней! Варьете, шантан, вульгарный вертеп! Господа, опомнитесь, страну нельзя спасать руками с насандаленными ногтями! Да, необходимы компромиссы! Мы все слышали ужасающие прогнозы. Пусть они всего лишь игра нездорового, болезненного воображения, но если в них имеется хоть капля предвиденья, мы обязаны это учесть. Генерал, даже признавая антагонистические разногласия наших позиций, не могу не воззвать к голосу вашего рассудка. Демаркационная линия должна быть согласованна не позднее завтрашнего дня.

— Еще раз, господин председатель Совета Народных Комиссаров, — раздался глуховатый голос Деникина, — напоминаю, извольте меня именовать согласно званию, — генерал-лейтенантом…

"Упрямые как бараны", — подумала Катя, неназойливо оттесняя от двери "кожаного". "Пусть спорят до посинения, а парня я сейчас вытащу", — Прота она видела, сидел все такой же отстраненный, опустив голову, играл пуговицей.

На улице стукнул близкий выстрел. Прот вздрогнул, выронил пуговицу, потянулся к полу… Присутствующее обернулись к зашторенному окну…

Потолок вспух. Катю ослепил огненный шар, растекшийся по комнате.

Взрывной волной девушку отшвырнуло на середину прихожей.

Густое облако пыли заполнило все вокруг. Уши словно воском залило. Катя едва слышала как кашляет где-то рядом Витка. Болела поясница. Катя нащупала под собой раздавленный стул.

— Витка, на улицу выползай, — то ли прошептала, то ли прокричала Катя. В ушах нарастал мучительный болезненный звон. Из дверного проема залы, — двери были снесены с петель, — ползли густые клубы пыли и дыма. Катя с трудом подняла себя на ноги, и, спотыкаясь, побрела в дым.