Вариант "Ангола"

Однако даже такое немудреное развлечение подняло людям настроение. Гусаров (а может быть, Смышляков) это подметил и решил ковать железо, пока горячо. Он объявил, что отныне каждый должен будет за день приготовить какое-то выступление, которое представит вечером, когда большая часть экипажа соберется после ужина на палубе. Неважно, что — лишь бы развлечь товарищей. Спеть пару песен, рассказать забавную историю, разыграть сценку, прочитать стихи, поведать о чем-то познавательном. И тут первым делом командир насел на нас с Вершининым.

— Помните, вы меня спрашивали об обязанностях? Так вот, хочу назначить вас обоих главными массовиками-затейниками. Справитесь?

Мы с Сашкой, конечно, были слегка ошарашены. Хотя выступать перед аудиторией с докладами мне было не привыкать — сколько раз я это делал, пока учился, да и собирался ведь стать преподавателем. Только о чем говорить?

— Я слышал, вы специалист по языкам? — спросил Гусаров. — Сколько знаете?

Мне пришлось задуматься — туго соображалось на жаре.

— Ну… английский, немецкий, как говорится, в совершенстве. Итальянский и испанский так, плохонько. Ну и португальский.

— Этого хватит, я думаю. Устройте матросам небольшие курсы. Немецкий пригодится, язык врага надо знать. Англичане у нас сейчас союзники, тоже неплохо бы знать хотя бы, как поздороваться: впрочем, в Датч-Харборе, думаю, азам многие и так научились. А какие там у нас в Анголе колонизаторы подвизались?

— Португальцы.

— Значит, в португальском тоже просветите. А вот вы, товарищ Вершинин…

Гусаров задумался, но Сашка сам нашел, чем сможет порадовать людей.

— Я им истории про подводные лодки буду рассказывать. В подробностях — надолго хватит. Если закончатся — продолжу про путешествия и приключения. Жюль Верн, Обручев, Беляев, Толстой… Может, товарищи матросы не читали.

— Не знаю, как матросы, а я послушаю с удовольствием! — с удовлетворением заключил Гусаров. — Никого из этих писателей не читал. Толстого пытался осилить, "Войну и мир", но как там начались письма на французском, так я и загрустил.

— Это не тот Толстой, товарищ капитан-лейтенант, — мягко поправил Вершинин. — Вы о Льве Николаевиче говорите, а я об Алексее. "Аэлита", "Гиперболоид инженера Гарина"…

— А… Ну… тоже полезно будет… гм, узнать, — смутился Гусаров.

Так и начались наши публичные выступления. Лично мне казалось, что матросам гораздо больше понравилось слушать Сашку, тем более, что рассказывал он живо, красочно, не упуская интересных подробностей и в то же время не растекаясь слишком мыслию по древу. Я-то с какого-то перепугу попытался дать сначала грамматику немецкого, вещь очень запутанную и сложную для осознания, тем более, на слух. Понял, что сглупил, на следующем "занятии" извинился и начал все заново. Обиходные фразы, вроде "danke schon"[7], "gehen sie schlaffen"[8] или крылатые выражения типа "Da ist der Hund begraben"[9] и "Geben sie mir bitte etwas kopek zum fruhstuck"[10] Ипполита Матвеевича Воробьянинова, как мне кажется, имели успех. По крайней мере, я потом не раз слышал, как люди повторяли их друг другу. Почему-то слова из других языков понравились уже меньше — возможно, потому что к тому времени развлечение людям приелось, и они перестали на него реагировать так же живо, как и в начале.

О литературе мы частенько разговаривали с Вершининым тет-а-тет, в порядке повышения уровня образованности друг друга. Это оказалось той самой важной точкой соприкосновения, которая сплачивает двух совершенно разных людей, превращая их в друзей. Началось все с одной фразы из "Гамлета", всплывшей после второго собрания на лодке. Вечером в тот день Вершинин стал допытываться у меня, насколько пессимистично я гляжу на весь наш поход.

— Что тут скажешь? — отрешенно ответил я, глядя в чернильную тьму каюты, не нарушаемую ни малейшим огоньком. — Ты попробуй вслух перечислить, чего нам предстоит "свершить", и в каких обстоятельствах. Дальше уже и слова не нужны. Не в сказке, чай.

— Да уж, — протянул Сашка. — Просто шекспировская трагедия. Конец — молчание.

— The rest is silence, — повторил я на языке автора. Видимо, чтобы уйти он нерадостной темы, Вершинин перевел разговор на другое. Слово за слово, он выпытал, много ли я читал Шекспира на английском, и как мне нравится больше — перевод или оригинал?

— Как тебе сказать… С одной стороны, все мысли автора точно дойдут до читателя, если они пишут и читают на одном языке. С другой стороны, есть очень талантливые переводчики, а сам Шекспир пишет ярко, образно и для перевода удобно. Так и так хорошо, наверное. Человек, совершенно не знающий английского, сможет как следует понять этого великого писателя достаточно хорошо.

— А какое произведение у него лучшее? Я, грешным делом, кроме "Гамлета" на самом деле ничего и не прочел. Собирался, собирался, да так и не собрался.

— Да ты что? — я чуть было не подскочил на диванчике. — Значит, ни "Двенадцатой ночи", ни "Венецианского купца", ни "Короля Лира"? Не говоря уже про "Тита Андрония"?