Вариант 'Бис'

Молоко было холодное, невероятного вкуса. Струи, протекающие между лязгающими до сих пор зубами, стекали за расстегнутый воротник гимнастерки, на бочкообразную грудь капитана, сержантша засмотрелась. На высоте было минус сорок или пятьдесят, не спасали ни унты, ни шерстяное белье в три слоя, ни обогрев кабины, ни спирали термокостюма, шнур от которого втыкался, как пуповина, в гнездо на борту "Яковлева". В среде высотников ходила легенда о северянине-торпедоносце, у которого уже на боевом курсе мелким осколком замкнуло нагревающую спираль на спине, и он сумел добраться до нее только завершив заход и выйдя из-под огня, получив ожоги, мало совместимые с летной карьерой. Другая страшная история была про истребителя-перехватчика, который обмочился, когда на него внезапно сделали заход посреди чистого неба, и ему сожгло закоротившей спиралью кожу на бедрах (и хорошо еще, если не кое-что другое). Несмотря на эти страсти, американский ленд-лизовский термокостюм считался даром судьбы. Перенести минус пятьдесят по Цельсию, как и оттаивание после него, ни один человек без крика не мог, несмотря на весь антураж и гонор "кондовых сибирских мужиков". Не тот уровень.

Капитан наконец-то оторвался от глечика с молоком, кивнул головой на ведомого, делающего глотающие движения кадыком. Сержантша быстро приняла, передала лейтенанту, не дав ему сделать ни одного лишнего движения.

- Как там, в штабе? - вопросил комэск, растягивая гласные, как человек, которому и лишнее-то слово в тягость.

- Пишут, считают, - младший сержант смотрела на капитана со смесью ужаса и восхищения. По фронтовой привычке комполка вывел радиообмен на динамик, подвешенный на сосне чуть в стороне от штабного угла. Туда, после взлета, стеклись техники и аэродромщики, дело у которых не ближайшие часы оставалось только одно - ждать. "Чтобы знали", - объяснил командир сурово-подозрительному по определению особисту. Под его бдительным взором ни разу не поднимавшиеся в воздух, кроме как в чреве "Дугласа" при последнем перебазировании, технари и сжавшиеся за их спинами аэродромные девчонки получали достаточно полную картину произошедшего в воздухе, от первого "Твою мать!" летчика, увидевшего строй "крепостей", до облегченного "Сели..." последнего из оставшихся в живых, вернувшегося на свой аэродром.

Зрелище протянувшейся на всю видимость вереницы "коробочек" американских бомбардировщиков ввергало в ступор. Двенадцать "летающих крепостей" либо идущих в нижнем эшелоне "либерейторов" составляли одну эскадрилью. Три эскадрильи, тридцать шесть машин, составляли группу, две пли три группы - крыло из семидесяти двух или ста восьми бомбардировщиков, построенных косым трехмерным ромбом, способным встретить сотнями стволов атаку с любого направления. И такие "коробочки" шли и шли, как фаланга гоплитов, с запада на восток - насколько хватало глаз.

На обычной войне действия одного летчика, каким бы он выдающимся асом ни был, не имеют почти никакого значения. Даже сбившие за два-три года войны до полусотни вражеских самолетов асы фактически не оказывают на ход войсковых операций никакого влияния, и только постепенное накопление на каком-то участке невосполнимых потерь с течением времени может к чему-нибудь привести. Точно так же, когда корпус выбрал себе американское бомбардировочное крыло, не слишком прикрытое истребителями, и начал заходы на него, отдельные сбитые или вывалившиеся из строя "крепости" уменьшали оборонительную мощь противника совсем ненамного. Несколько ЯКов сбивалось в каждой атаке - в обмен на повреждения, которые огромные и живучие четырехмоторные машины получали от их огня. Слава Богу, все пилоты имели строгий приказ, будучи подбитыми, не пытаться спасти машину, а покидать ее с парашютом. Это несколько снимало груз с плеч летчиков, самолеты которых были почти не защищены. Заводы выпускали достаточно моторов и планеров, чтобы пополнять воюющие полки, но брать опытных летчиков было уже неоткуда - резервы фронтов были выскоблены до дна.