Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль

Сейчас десять часов вечера. Это, на мой взгляд, идеальный момент, чтобы отдать приказ фронтам о переходе в наступление с действием по основному варианту, с максимальными усилиями в полосах первого Украинского и первого Белорусского фронтов, вспомогательными целями для всех остальных и переходом в активную оборону на участках северных и южных фронтов. За ночь засечь какие-то изменения в зоне нашего переднего края невозможно, мы немцев щупаем уже месяц, так что они несколько попривыкли. Есть шанс поймать часть немецкой авиации на аэродромах, хотя я на это особо не рассчитываю, и вообще пробить линию их стратегической обороны достаточно быстро… Если не слишком стремиться свести вектора всех успешно продвигающихся армий в сторону Берлина.

– Вы полагаете? А как насчет огромного политического значения, которое имело бы взятие вражеской столицы в ближайшее время?

– Не буду спорить, товарищ Сталин, это было бы очень ценно. В политическом и моральном отношении, конечно, да. Но силами одного фронта Берлин не взять, его оборонительные рубежи значительно мощнее даже тех, что мы сейчас имеем перед собой, и попытка прорвать их с ходу заведомо обречена на провал с неприемлемыми для нас потерями. Поэтому подготовленный основной вариант наступления все еще является наиболее выгодным.

– Штеттин – Виттенбург и Шлибен – Магдебург?

– Так точно, Штеттин – Виттенбург и Шлибен – Магдебург, – кивнул Жуков. – Это позволит нам одним рывком глубоко вклиниться в центральную часть Германии, соединиться с клином северных фронтов и принять бой на выдвинутых позициях не в вязких укрепрайонах, а на равнинах, в германском стратегическом тылу.

– Жаль все же, что не удалось тогда потянуть время… Все испортил нам тот их удар… Теперь все не так, все в других масштабах. План «Б». Вариант «Бис»…

Голос Сталина был теперь приглушен.

– Мы столько раз обсуждали это, товарищи, но теперь пришло время принять решение, которое будет окончательным. Да или нет. Берем мы на себя эту ответственность и рискуем потерять очень многое… или принимаем их предложения, начинаем переговоры, и тот, кто станет править Германией вместо покойника Гитлера, будет смотреть на нас с видом победителя? Нет большей мудрости, чем заставить других воевать в твоих собственных интересах… И нет большего разочарования, когда это не удается.

Вождь советского народа усмехнулся в первый раз за вечер.

– Во сколько вы предлагаете начать наступление?

– Начало двухчасовой артподготовки запланировано на четыре утра. Еще до ее окончания войска первого эшелона должны в сумерках ворваться в расположение германских войск. К окончанию первого дня наступления вся глубина их обороны должна быть прорвана нашими частями.

– Знаете, что это напоминает? К дому человека подкрадываются грабители, собираются ломать дверь. Но в тот момент, когда они заносят топор, этот самый человек и ровно таким же топором начинает неожиданно ломать дверь изнутри, им навстречу. Что в такой ситуации должны чувствовать бандиты, грабители?

– Наверное, удивление.

– Удивление, остолбенение, растерянность, – Сталин делал резкие жесты правой рукой при каждом слове. – А растерянность в бою – это поражение. Основной вариант я утверждаю. За сорок минут до начала артподготовки зачитать обращение к войскам. Они имеют право знать, на что мы идем… У кого-нибудь есть возражения по существу вопроса?

Возражений не было, как легко было догадаться.

Советское государство было поставлено в безвыходное положение. Заключившая сепаратный мир со своими западными противниками постгитлеровская Германия, тело вождя и вдохновителя которой сейчас догорало в бензиновом костре во дворе Имперской канцелярии, не была, конечно, победительницей. Именно этот факт позволил удержаться кабинетам Черчилля и Рузвельта. Германия была побеждена, повержена, обращена в руины и сдана на милость победителям. Как гласит американская идиома: «Победа – это когда все солдаты противника убиты и все его вещи поломаны».

То, что из числа победителей по политическим причинам были исключены русские, было куда менее важным. В конце концов, они кое-что для себя уже получили и вообще уцелели только благодаря союзной помощи. Празднование победы над Германией, вылившееся в буйное ликование, прокатившееся по победившим странам, оставляло мало места для размышлений о каких-то там русских, продолжавших воевать непонятно зачем. Во время Первой мировой, фактически признав свое поражение, они заключили мир с Германией, которой до окончательного военного краха оставалось два шага. А после победы западных союзников во Второй они также остались в дураках, с недоумением пытаясь понять, как же это получилось. Это, судя по всему, в природе славян.

Примерно так выглядело общее представление о положении на Восточном фронте. Насколько оно было далеко от истины, показали уже ближайшие дни.