Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль

Первый раз океанский лайнер, тогда еще «Манхэттен», действительно очень похожий на построенного шестью годами позже голландца, отличился в феврале сорок первого, сев на мель у Вест-Палм-Бич, штат Флорида. Потом, уже переименованный в «Уэйкфилд», он получил японскую бомбу на разгрузке в Кеппель-Харборе тридцатого января сорок второго, а в сентябре того же года выгорел почти дотла на переходе через Атлантику с войсками – от случайного пожара, самой страшной опасности для лайнеров. Хорошо хоть эскорт сумел снять всех и довести обугленный, дымящийся остов до канадского Галифакса, где он чуть было не перевернулся в жуткий, по местным меркам, шторм с дождем, свободно заполнявшим водой его корпус через прогарные дыры в палубах.

Полностью отстроенный заново к сорок четвертому году на бостонских судоремонтных заводах, «Уэйкфилд» мотался в одиночку по одному и тому же маршруту, получив уже прозвище «Паром Бостон – Ливерпуль». Он был крупнейшим судном, находящимся в составе USCG[133], и последним его командиром стал кептэн Рэней, погибший вместе со всеми остальными, когда невезучий лайнер наконец исчерпал свой лимит везения.

Восемь с лишним тысяч человек. Самым легким выходом для осознавших этот факт американских адмиралов было застрелиться. Была еще какая-то надежда, что кого-то можно спасти устремившимися из гаваней эсминцами, но холодная океанская вода и растаскивающий обломки в разные стороны ветер каждую секунду уменьшали число тех, кто оставался еще в живых, пуская с плотиков ракеты в светлеющее небо. Можно было признать потерю транспорта с войсками, и уже утренние газеты вышли бы с набранными двухдюймовым шрифтом заголовками: «Войсковой транспорт „Уэйкфилд“ потоплен русскими рейдерами в Атлантике» и «8500 presumed MIA!»[134].

Пошатнуло бы это нацию? Да, несомненно. Заставило бы ее проникнуться ненавистью к русским варварам, расстрелявшим беззащитных людей? Да, пожалуй. И имеющиеся еще симпатии к Советам это погасило бы точно. Но наряду с этим возникла бы масса других вопросов, первым из которых был бы: «Почему? Как это получилось?» И сразу после него: «Кто виноват?»

Простой ответ: «Враги виноваты» – не проходил в подобных ситуациях ни в одной стране мира. Виновного всегда искали среди своих – и лучше не одного, а нескольких. В американском флоте это заканчивалось отставкой и пенсией, в советском – понятно чем. Стоивший больше, чем Перл-Харбор, Саво[135] и «Рона» вместе взятые, «Уэйкфилд» требовал козла отпущения, – но только если бы его судьба стала известна.

В данном случае этого не произошло. Рузвельт лично принял решение о том, что отставок и наказания виновных не будет. И никакой кампании в прессе не будет тоже. О судьбе потерянного войскового транспорта узнал лишь ограниченный круг лиц, и немногочисленные утечки обрывков информации в контактирующие с прессой круги были пресечены с нехарактерной для Америки строгостью и даже жестокостью.

В течение первой половины дня шестнадцатого ноября решались текущие вопросы: с прикрытием конвоев, уже слишком далеко отошедших от берега, чтобы успеть вернуться, с формированием корабельных групп и с распределением зон ответственности.

Погибший транспорт, в отличие от бессмысленно потерянного небольшого конвоя с двумя канадскими эсминцами, сумел передать достаточно подробные сведения о тех, с кем его свела судьба. Два линкора классической схемы, похожие на американские линейные корабли, но с далеко разнесенными вертикальными дымовыми трубами и умеренными надстройками, и кто-то так и не показавшийся третий. Простая логика подводила к выводу, что третьим был авианосец, на которого можно было повесить погибшие эсминцы и вообще столь успешную ориентацию корабельной группы в пространстве.

Возникал вопрос: «Откуда («черт побери», обязательно добавлял про себя каждый спрашивающий), так вот, откуда русские сумели взять два современных линкора, которых еще месяц назад у них не было? Откуда они также взяли якобы имеющийся авианосец?» Ну ладно, можно еще предположить, что на линкорах крупные авиагруппы, машины по четыре, и тогда авианосца нет, а есть просто еще один боевой корабль – скажем, тяжелый крейсер. Но как все это можно было упустить? Почему прошляпили их вступление в строй, их подготовку, которая должна была занять не один месяц, их выход в океан, наконец?

Считалось, что разведке работать в Советском Союзе сравнительно нетрудно. Посольства были, разумеется, обложены сверху донизу: каждый наемный шофер, грузчик, дворник был информатором НКВД, каждый выходящий из ворот посольства капиталистической державы автомобиль обязательно сопровождался. Каждый вышедший прогуляться по Москве дипломат или секретарь получал личный «хвост» из суровых домохозяек или пары чисто одетых рабочих с газетами в руках.