Вариант «Бис». Дилогия

– Разговорник учил? – строго вопросил Олег. Сам он вполне осознавал, что предложенный им к зазубриванию в корпусе русско-корейский разговорник сам почти проигнорировал – благо звание подобные вольности уже позволяло.

– Виноват… Хаигуньмар-ыль коньбухамнида [214]…

Это тоже было понятно. Как раз эту фразу он знал и сам, но на ней все и заканчивалось. Знать чужой язык, а тем более язык союзников, конечно, очень полезно – однако еще в 1950-м обнаружилось, что попытки использовать хотя бы даже в учебном бою корейский язык (призванные в дополнение к опознавательным знаками ВВС КНДР убедить супостата в «местном» происхождении корпуса) заканчивались у всех максимум смехом. Отлично подготовленные летчики, не забывшие еще курсантскую зубрежку и успешно сдавшие все зачеты по требованиям маскировки радиообмена, немедленно теряли любую возможность говорить на корейском при первом же взгляде на чужой самолет в своем прицеле. Либо – при виде его за своим плечом. Это стало ясно уже в Ляодуне [215]в 1950-м, и самое позднее к весне 1951 года от этой практики отказались полностью.

Единственное, что Олег вынес из убогого, усеченного к нынешней зиме языкового курса – это то, что цифру «1» в применении к своему позывному выбирать надо все же из китайского ряда [216], произнося ее как «Иль».

Применять по отношению к себе обычное корейское «Хана» ему не хотелось совсем. «Лисицын – хана» – такое, по его мнению, в эфире звучало бы вовсе не смешно. Все же, если не считать китайские и корейские числительные позывные, которые учили «на всякий случай» (вероятно, чтобы при необходимости иметь возможность торговаться), советские летчики пользовались в воздухе исключительно русским языком. В горячие моменты он привычно и неизбежно переходил в безудержный мат – вроде того, которым так изобильно воспользовался при знакомстве все тот же офицер-китаец. То ли он пытался их впечатлить, то ли они просто не поняли друг друга, но матерная ругань с вопросительным тоном произносимой приставкой «нихон-го?» [217], зачем-то добавляемой китайцем к каждому третьему слову, выглядела по меньшей мере странно.

Пройдя мимо последнего пустого капонира, они вышли на летное поле, на котором только редкий пунктир камешков обозначал границы рулежек. Аэродром Догушань, редкая по своей глубине дыра, из которой, тем не менее, регулярно поднимались в воздух китайские истребители, нет-нет, да отщипывающие кусочки от почти ежедневно лезущих через линию фронта американских и, реже, британских эскадрилий.

– Смотрите, – показал ведомый.

В десятке метров от входа в очередной капонир, где укрывался одетый в заиндевевшие маскировочные сети «МиГ», располагалась очерченная такими же камешками фигура, залитая битумом или гудроном, занесенным сейчас полосками смерзшегося снега. Фигура изображала кисть человеческой руки, сложенную в несложный оскорбительный жест: привет тому авиаразведчику, которому повезет сюда долететь. Китаец проследил направление взгляда подполковника и широко, от всей души улыбнулся. Олег с огромным трудом удержал в себе потребность так же широко размахнуться и тоже «от всей души» врезать ему по скалящейся улыбке. Он отвернулся, и в памяти немедленно всплыли последние минуты погибшего летчика, каким он его запомнил на земле, перед самым рядовым вылетом, когда начальник штурманской службы полка заменил второй день температурившего командира 2-й эскадрильи, известного в полку под оригинальным прозвищем «Хромой». Как Олегу рассказали, сначала прозвище звучало как «Хромой Кентавр», но его сократили в односложное буквально на второй день, а почему именно оно возникло, к февралю уже не помнил никто: с ногами у капитана все было совершенно нормально.

Сегодня Олег заработал себе 25-й «личный» сбитый. Свой первый в Корее – и при этом не устаревший поршневой разведчик или штурмовик, а великолепный «Сейбр». Некоторые считали, что сбить «Мустанг» тяжелее. Возможно, это так и было, потому что и их, и «Тандерджеты» сбивали реже, но основная боевая работа полка заключалась именно в борьбе с истребителями противника. Предполагалось, что это позволит китайцам и корейцам действовать по ударным машинам, но взаимодействие оставляло желать лучшего, и результативность китайских и особенно корейских истребительных авиачастей никогда не была особо высокой.