– Будешь? – Мак-Найт протянул ему пачку «Пэлл-Мэлл», и он, кивнув, взял одну сигарету. Дядька Абрахам рассказывал, что в его время пачка «Пэлл-Мэлл» была темно-зеленой, сейчас же она стала яркой, бело-красной. «Все портится, – говорил по этому поводу дядька. – Дождемся, что эти придурки и табак запретят». И отец с ним сочувственно соглашался, хотя сам не курил. Только здесь, на другой половине земного шара, упомянувший это в каком-то разговоре Мэтью узнал, что дело было проще. В начале той еще, Второй «Большой войны», в стране отчаянно не хватало зеленых пигментов, которые шли на окраску снарядных ящиков, тканей, а также самолетов и танков. Так их не хватало до самого конца, до самого разгрома русских, а потом японцев, – поэтому было не до сигарет. А затем все привыкли. Отправляя сына в армию, отец сунул ему под нос огромный мозолистый кулак, всегда вызывавший у того дрожь, это наверняка относилось и к курению тоже. Но сейчас отца здесь не было, поэтому Спрюс-младший курил с наслаждением, выпуская смешанный с паром дыхания дым в холодный воздух и щурясь от удовольствия, доставляемого уже тем фактом, что он идет вместе со всеми, с тяжелым «Спрингфилдом» на плече и подсумками, оттянутыми весом носимого запаса патронов. С такой винтовкой мог ходить его дед, хотя в Первую мировую, до сих пор называемую в их краях просто «Большой войной», тот отсиделся дома. С такой мог ходить и его отец, если бы попал в Европу или на тихоокеанские острова вместо непыльной стационерной службы почти рядом с домом, в Абердине, в должности механика при десятках проходящих через полигон танков.
Так, болтая и дымя, кашляя и сплевывая на снег, 1-й взвод роты «Д» дошел до крупного холма, на котором располагался штаб их полка и все паразитирующие на нем службы – медики, связисты и так далее. Здесь же стояла танковая рота полка, ополовиненная в последнем наступлении, но только сейчас доведенная до «по-корейски» облегченного штатного состава. Несколько рядовых, в жизни не видевших настоящего танка вблизи, остановились, открыв рты, потрясенные зрелищем чудовищной, забронированной с носа до кормы машины. Танк рычал двигателем и испускал крупные клубы вонючего дыма, стоя в окружении полудесятка человек в грязных стеганых куртках без всяких знаков различия – то ли механиков, то ли вообще самих танкистов. Несмотря на то, что в базовых лагерях их много учили бороться с танками, в основном это была теория. А вот конкретно этот танк казался неуязвимым.
– Господи, какая тварь божья… – в потрясении произнес Мэтью и, не выдержав, перекрестился. Он не ожидал, что «живой», взревывающий двигателем танк настолько страшен вблизи, даже стоящий на месте. Воровато оглянувшись, снайпер подошел поближе. Ребята его взвода продолжали шагать, пусть и провожая его, остановившегося, глазами, но окрика не было, и он позволил себе еще секунду.
– Господи, – снова сказал он. – Как это в него…
На бронированном лбу танка, на косом броневом листе, защищающем то ли двигатель, то ли трансмиссию (насколько Мэтью помнил выветрившиеся уже у него из памяти инструктажи многомесячной давности) было как будто пригоршней брошено горохом: там и сям металл густо покрывали пулевые ссадины. Многие пули глубоко, по полдюйма или даже больше, вбились а сталь, и уже это само по себе было страшно.
– Зачем же в танк из винтовок стрелять? – спросил он сам себя вслух.
– Из пулеметов, – поправили сзади. Это был Хорек, подошедший неслышно и как-то очень уж быстро. – Или из того и другого вместе взятого.
– Зачем? – снова спросил Мэтью. – Это же бесполезно. Ведь пуля… Она же танк не пробьет…
– Сынок, – нехорошо улыбнувшись, произнес рядовой первого класса. – Когда на тебя едет танк, ты будешь стрелять в него из всего, что у тебя есть, и кидаться всем, что есть под рукой. Даже жидким дерьмом… А дерьма будет много… – Последнюю фразу он произнес неожиданно задумчиво. – Ладно, пошли.
Бросив последний взгляд на прошедший бог знает какие бои танк, Мэтью двинулся за бывшим взводным сержантом, размышляя о том, что отношение того к нему тоже явно изменилось к лучшему. Сперва Джексон новичков просто не замечал, потом игнорировал их совсем уж демонстративно. Но вот стоило Мэтью подтвердить делом, что он снайпер, то есть сначала просто начать ходить со своей винтовкой к корейцам, куда не ходил более ни один из них, а потом принести в роту документы на подтверждение двух убитых, – и все стало иначе.
Думать об этом было приятно, но получалось такое плохо. Каждый раз, когда Мэтью размышлял о том, что становится все больше похож на настоящего опытного солдата, перед его глазами вставал образ умирающего северокаролинца Закария Спринга с развороченной пулями поясницей.