Вариант дракона

- Юра, - сказал Примаков. Иногда, в теплые, доверительные минуты он называл меня по имени. - Вам, наверное, надо уйти. Я понимаю - вы человек честный, все воспринимаете обостренно, с позиций закона, но у вас грязное окружение. Вас обязательно подставят. Да и с самой прокуратурой происходит нечто невероятное. Прокуратуру трясет так, что как система она может развалиться.

С этим я был согласен.

Мы поднялись в зал заседаний. У меня там было свое, давным-давно облюбованное место, справа, наверху, если стоять лицом к президиуму. Несколько лет назад, когда меня еще только утверждали в должности Генпрокурора, я сел в то кресло и с тех пор, когда бывал на заседаниях Совета Федерации, занимал это место.

По дороге переговорил с несколькими знакомыми сенаторами, люди опытные, знающие, умеющие почувствовать чужую боль, они пытались поддержать меня: не робей, мол, воробей!

Началось заседание. Мой вопрос стоял одним из последних, и был он закрытым. Обычно на заседания Совета Федерации я являлся в темно-синей форме с "маршальскими" погонами: действительные государственные советники юстиции носят маршальские звезды, - сейчас же я был в обычной гражданской одежде - мой мундир находился в опечатанном служебном кабинете, и сколько он еще будет находиться там - неведомо было никому.

У журналистов был особый интерес к моему вопросу. Вообще, журналисты неистовствовали. На всю страну разнесли слова, которые я произнес, например о "Мабетексе"...

За мной они ходили толпами - на глаза им просто нельзя было попадаться.

Иногда журналисты задавали один вопрос:

- Юрий Ильич, вы не боитесь, что вас убьют?

Поначалу боялся - ведь не боится только ненормальный человек, и вообще людей, лишенных страха, надо лечить в больнице, - а потом перестал бояться. Перегорело, что называется. Как на фронте.

За несколько минут до начала дискуссии ко мне подошли Чайка и Путин. Начали по обыкновению обрабатывать меня страшилками:

- Возникли новые эпизоды, связанные с сауной. Обозначился также серьезный выход на Гусинского. Так что лучше всего уйти по-тихому.

Невольно заползла мысль: а вдруг действительно случилось что-то экстраординарное? Нашли каких-нибудь новых свидетелей, подкупили их. Состряпать ведь можно что угодно... Я не знал, каким будет расследование, объективным или нет. В общем, напор Чайки и Путина выдержать было непросто. В конце концов я разозлился и обрушился на Чайку:

- Ты же знаешь меня! Дело возбуждено незаконно. Я не виноват!

Встретился я и с Лужковым:

- Юрий Михайлович, нас обманули. Представления на Пономарева нет.

- Будем биться! - произнес тот довольно бодро.

- Но я же всем сказал, что ухожу... Сказал Строеву, сказал Собянину, сказал вам... Как я буду биться? Я нахожусь в глупом положении. Я ведь шел на компромисс и что в результате? Я - лжец?

От имени президента выступал Волошин. Он уже понял, что собравшиеся могут воспротивиться моему уходу, поэтому в последний момент изменил фабулу выступления - убирать меня, дескать, надо не в связи с возбуждением уголовного дела, а по собственной просьбе об отставке. И тут Волошин попал в трудное положение. Особенно было тяжело Волошину, когда его начали трамбовать вопросами. Так, он не смог ответить ни на один из вопросов председателя Рязанской областной думы Владимира Федоткина. И вообще выглядел он очень невыразительно, в споре с громкоголосым рязанцем стал невнятно говорить о "новом письме президента", о том, что оно находится у него на руках. У него на руках письмо было, а у членов Совета Федерации нет! Ну, не нонсенс ли!

Когда же потребовали показать документы, компромат, якобы собранный на меня, Волошин заявил:

- Я не могу дать эти документы, они секретные, но они направлены в Совет Федерации. Они находятся в комитете по законодательству, в документах подробнейшим образом изложена суть дела...

Очень тяжелым был тот день, 21 апреля 1999 года. Наверное, сколько я ни проживу, я никогда его не забуду. Когда я выступал, в зале стояла тишина. От меня и на этот раз ожидали жареных фактов, ждали разоблачений президента и его семьи, но их не было - я, повторяю, не имел права оглашать эти факты.

- Поднимаясь на эту трибуну, отчетливо понимаю, что вы ждете от меня одного - объяснений, - сказал я, - почему, получив поддержку и доверие членов Совета Федерации, я повторно написал заявление об отставке? Почему оно датировано 5 апреля?

Отвечу. На этот... и все другие вопросы. Но прежде разрешите доложить, что по вашему поручению было сделано прокуратурой в период с 18 марта по 2 апреля, то есть до дня отстранения меня от должности. Тем более некоторые уже поспешили заявить, что за это время прокуратура практически бездействовала.

Условно наши действия можно разделить на три группы.