Вариант дракона

— Вы знаете, Юрий Ильич, я своей жене никогда не изменял…

Такое начало меня обескуражило, но не больше. Я понял: говорить что-либо Борису Николаевичу, объяснять, доказывать, что кассета вообще не может быть предметом официального обсуждения, бесполезно. Откуда вы взяли, господа, эту кассету? Вы же становитесь соучастниками преступления. Что вы делаете? Со-у-част-ни-ки.

И вдруг до меня, как сквозь вату, доходит голос президента:

— Впрочем, если вы напишете заявление об уходе, я распоряжусь, чтобы по телевизионным каналам прекратили трансляцию пленки.

Это же элементарный шантаж, за это даже детей наказывают, не только взрослых. Я смотрел на президента, но краем глаза, каким-то боковым зрением, заметил, что Примаков и Путин с интересом наблюдают за мной, Путин даже шею вывернул. Только у Примакова этот интерес носит какой-то сочувственный характер — Евгений Максимович понимает, в какую ситуацию я попал, а у Путина интерес совсем другой…

Итак, первая фраза президента прозвучала, вызвала некий холод в душе, но я молчу, жду, что дальше.

— В такой ситуации я работать с вами не намерен, — произнес тем временем президент, — и не буду…

Я молчу, президент тоже молчит.

— Борис Николаевич, вы знаете, кто собирается меня увольнять? наконец сказал я. — Коррупционеры. Мы сейчас, например, расследуем дело по «Мабетексу». Там проходят знаете кто?.. — Я назвал Ельцину несколько фамилий. — Это они все затеяли. Они!

— Нет, я с вами работать не буду, — упрямо повторил президент.

В разговор, понимая, что дальше молчать нельзя — я могу перехватить инициативу у Ельцина, — включился Путин.

— Мы провели экспертизу, Борис Николаевич, — сказал он президенту, кассета подлинная.

Не может этого быть! Я даже растерялся — ведь экспертизы обычно проводятся в рамках уголовного дела… Но дела-то никакого нет.

— Тут есть еще и финансовые злоупотребления, — добавил Ельцин.

Мне вдруг стало обидно — я не то чтобы присвоить чей-нибудь рубль себе, не обязательно государственный, — я даже пачку скрепок не мог унести с работы, если у меня дома их не было, я просил жену сходить в канцелярский магазин. И вдруг — такое несправедливое обвинение, фраза, для меня страшная: «Финансовые злоупотребления». Я почувствовал, что у меня даже голос дрогнул от неверия в то, что я услышал:

— Борис Николаевич, у меня никогда не было никаких финансовых злоупотреблений. Ни-ког-да. Ни-ка-ких. Можете это проверить!

В разговор включился Примаков. Но он говорил мягко, без нажима Евгений Максимович, как никто, понимал эту ситуацию, но понимал и другое: его пригласили для участия в этом разговоре специально, чтобы связать руки — ему связать, не мне, чтобы он потом не мог влиять на историю со мной с какой-то боковой точки действия.

Что меня больше всего удивило в этом разговоре? Не кассета. Другое. Первое — игнорирование правовой стороны дела: никакие законы для высшей власти не существуют. Второе: неуважительное отношение к Совету Федерации. Ведь эта разборка происходила на следующий день после его заседания, она возникла как следствие, как сюжетное противодействие, если хотите, тому, что уже случилось. Третье: нежелание «семьи» дать мне возможность переговорить один на один с президентом. Для этого и были подключены Примаков и Путин. Хотя я готовился к беседе наедине.

Тонкие разработчики, конечно же, — Дьяченко, Березовский, Юмашев, Чубайс и K°.

Очень точно просчитывают свои ходы. Как шахматисты. Особенно Березовский с его системным мышлением. Он, конечно, стоит на голову выше всей этой команды.

— Надо написать новое заявление об отставке, — сказал Ельцин.

— И чем его мотивировать? Совет Федерации же только-только принял решение.

— Пройдет месяц… На следующем своем заседании Совет Федерации рассмотрит новое заявление…

— Но это же будет неуважение к Совету Федерации.

Ельцин в ответ только хмыкнул. Понятно, где он видит этот Совет Федерации. В голове у меня словно бы молоточки какие забарабанили, от их звонких ударов даже заломило виски. «Что делать… что делать… что делать? Надо как-то выиграть время. Но как?» Давление идет вон какое мощное. Самое главное в этом давлении не президент и не Путин, самое главное — Примаков. Я всегда относился к этому человеку с уважением, всегда прислушивался к нему. Что он скажет? Но раз он находится здесь, то понятно, что он скажет. И Примаков сказал:

— Юрий Ильич, надо уйти. Ради интересов прокуратуры. Да и ради своих собственных интересов.

«Да, нужно обязательно выиграть время. Это необходимо как воздух. Уже запланирован визит Карлы дель Понте в Россию, она скоро должна приехать. Ее приезд откроет многие карты, которые сегодня закрыты. Во всяком случае, я на это надеюсь. Надо сманеврировать и обязательно выиграть время… Нужно довести дело по «Мабетексу» до такой стадии, когда его уже нельзя «развалить», и подстраховать визит мадам дель Понте».

Вот такая задача стояла передо мною. И еще я понимал, что без очередного заседания Совета Федерации не обойтись. Все решить может только это заседание.