Вариант «И»

– По этой самой причине. В России, чтобы сделать ее воистину великой, величайшей державой, нужно столько перелопатить!.. Даже при всем нефтяном золоте. Тут нужен не зиц-государь, такие хороши в традиционно благополучных государствах, а нам требовался человек Петровского размаха.

– Думаешь, он таков?

– Время покажет. Итак, алексеевцы отпали; кто остался? Православные ревнители – раз; президентская команда – два, – и, наконец, Изя – твоя сторона, у которой с исламом давние проблемы. Не обижайся, но я долго точил на тебя зуб…

– Словно бы я этого не знал, – ухмыльнулся он. – Откровенно говоря, порой мне бывало очень обидно – поскольку моей задачей – вместе с нашей группой – было, помимо многого прочего, обеспечить твою безопасность, но по возможности не засвечиваясь – чтобы ты не потерял доверия у своих. Интересно: а когда ты понял, что это – не мы?

– Когда Акимову, для передачи государю – тогда еще претенденту – была передана просьба твоего правительства о посредничестве в вопросе об аренде территорий для создания Иудеи, граничащей с Израилем: и о самом создании, и о том, чтобы арендная плата оставалась в разумных пределах – политических и экономических. Тем самым вы показали, на кого ставите. Тем более что – по данным людей Акимова – претендент дал определенные обещания, как и гарантии посредничества в возможных конфликтах на Ближнем Востоке.

– Людей Акимова, – ухмыльнулся Изя. – По-моему, пребывание близ августейшей особы ударило тебе в голову: ты и себя называешь уже не иначе, как в третьем лице.

Вместо ответа я глянул на часы:

– Как вы полагаете – мы не засиживаемся тут? Час приема приближается, а точность – вежливость не только королей, но и по отношению к ним.

– Не опоздаем, – сказал Седов уверенно. – Ехать всего ничего. Хотя – можем и подниматься. Не то наша юная дама вдруг простудится. Знаешь, все эти дамские уязвимые места… Мне этого вовсе не хотелось бы.

Мы встали. На площади стало, кажется, еще более людно. Россия любит праздновать – хотя и несколько своеобразно. Впрочем, чувствовались уже новые веяния: пьяных было куда меньше, чем полагалось бы по традиции.

Это заметила и Наташа, уставшая, видимо, молчать. Она сказала:

– И все же – перекорежит Россию ислам.

Изя лишь пожал плечами. Все-таки он уже много лет имел к этой стране лишь косвенное отношение.

– Да бросьте вы, – сказал я. – Россию ислам не перекорежит. Как и православие с ней, в конечном итоге, ничего не сделало. Нутро как было языческим – так и осталось. Вот Россия наверняка ислам переиначит, подгонит по своей мерке. Она всегда все переваривала, переварит и это. Зато по новой ситуации место, которое она вскорости займет в мире, вернее всего будет назвать первым. По всем параметрам. Возражения есть?

– Пожалуй, нет, – ответил Изя задумчиво. – Если судить по мне, то ты скорее всего прав. Сколько лет я уже там – и до сих пор России из меня не выбьешь; и никогда не выбьешь, это я совершенно точно чувствую.

Наташа взяла меня под руку:

– Идемте. Мне вовсе неохота представать перед государем, запыхавшись и вытирая пот. И там понадобится время, чтобы привести себя в порядок. Там есть – где?

– Найдется, – успокоил ее я.

– Скажи, – спросила она, – а ты подумал, как ты будешь представлять меня Государю? Каков мой статус? Я что-то не уверена…

Я поцеловал ее – крепко, долго.

– Представлю самым благопристойным образом, уж поверь. Единственно возможным. Если ты не против, конечно.

Она все-таки немножко подумала. Самую малость, но все же.

– Я не против.

3

На запись, приведенную в начале этой главы, я наткнулся совсем недавно, а прослушать ее удалось только вчера, когда голосование уже заканчивалось, и электроника недвусмысленно показывала, что Искандер победил, как говорится, одной левой. А когда я наконец выключил шарманку – мне стало грустно. И чувство грусти не прошло за ночь и сохранилось по сей миг.

Нам кажется порой, – думал я, – что мы придумываем что-то сами, действуем, добиваемся результатов и таким образом влияем на ход истории. А потом оказывается, что были мы всего лишь фигурками на доске: и хотя фигуры эти обладают разными рангами, от пешки до короля, – все равно, они остаются фигурами, чаще всего даже не замечающими, что есть некто, кто их передвигает. И меня, в звании если не ферзя, то уж ладьи точно, и даже Искандера с его теперь уже королевским титулом – вернее, царским. И добро бы это еще был Господь Бог; но это тоже люди, просто мы знаем о них еще меньше, чем о Всевышнем.