Вариант «Зомби»

Любаня глупо засмеялась, пытаясь — скорее для вида, чем по-настоящему — остановить ухажера. И тогда дверь широко распахнулась. Втолкнув женщину в комнату, следом шагнул Леха-Гестапо. Отстранив Любу, он быстро закрыл дверную створку и прижался к ней спиной, в упор глядя на парня.

Дмитрий все еще не мог поверить в происходящее. Любаня стояла молча, но Дима понимал, что сейчас, в эту минуту, он был третьим лишним. Ненужным. Человеком, который мешал.

Мешал им заняться любовью. Удовлетворять похоть? Разве можно было говорить о каких-то чувствах между двумя людьми, которые знали друг друга менее суток? И тут Дима вспомнил, что ведь и он сам — еще совсем недавно! — был не прочь оказаться на месте Лехи. Просто так легли карты — Любаня выбрала другого!

— Слышь, рыжий! — прервал затянувшуюся паузу Леха. — Ты давай… погуляй там пока. Снаружи. Посмотри на птичек, на небо. Вернешься попозже, когда я разрешу.

Дима побелел. Бывший зэк четко расставил акценты. Он был хозяином тут, Клокову следовало убираться к черту.

— Лешенька, ему нельзя ходить. Зинаида пока не разрешила, — вымолвила Любаня. — Проведает — рассердится. Ругаться будет…

Клоков не узнал голоса женщины — просительного, чуть ли не униженного.

— Нельзя? — тупо переспросил Леха. Огляделся по сторонам. И вдруг принял новое решение. — Ты, рыжий, ляг и отвернись к стене.

Любаня охнула. Дима молча сжал кулаки.

— Ну, что непонятно-то?! — угрожающе рыкнул Леха и сделал несколько шагов вперед.

— Нет, — твердо выдохнул Клоков, хотя и не сомневался, что бывший зэк, предводитель банды себе подобных отморозков, легко справится с ним.

Но Димины упрямство и гордость не позволяли ему отступить.

— Ну?! — в руках Лехи-Гестапо появился нож.

Лезвие сверкающей молнией промелькнуло перед глазами, едва заметно царапнуло Димину щеку. Клоков прищурился, но не двинулся с места.

— Не надо, Леша! — чуть не плача, Люба сорвалась с места, подскочила к ухажеру, отводя его нож в сторону. — Пожалуйста, Лешенька! Не надо, я сама.

Потом опустилась на краешек табуретки возле кровати (звякнули алюминиевая миска и стакан). Любаня схватила Дмитрия за руки, сжала их в своих ладонях и быстро-быстро забормотала, умоляюще глядя в глаза парню:

— Димочка! Димочка! Ну, пожалуйста! Ляг. Отвернись. Пожалуйста.

Клоков, сжав губы, смотрел на краешек полотенца, который торчал из-под аппетитной Любиной попки. Полотенце еще недавно закрывало еду. Повариха заботливо сохраняла ее теплой для пациента лазарета. А теперь Любаня сидела на этом куске материи, а Дима думал о том, каким был идиотом, рисуя в воображении нелепые картины. Строя иллюзии.

— Димочка, Димчик, Димуля, ну, пожалуйста, — шептала Любаня. — Пожалуйста! Для меня…

Дима вздрогнул, отвел глаза от дурацкого полотенца, уперся взглядом в темные зрачки женщины.

— Для тебя? — медленно, с усилием переспросил он.

— Ага-ага, — согласно закивала женщина, думая, что говорит именно то, что нужно.

— Для тебя… — повторил Дима.

Он горько засмеялся. А потом упал на койку, отвернулся к стене и закрыл голову подушкой. Даже зажмурился, словно это что-то могло изменить. Думать ни о чем не хотелось. Дышать не хотелось. Видеть людей не хотелось. Слушая вздохи Любани, проникавшие сквозь подушку, Дима ненавидел все человечество.

Потом к томному голосу молодой женщины прибавилось довольное рычание Лехи-Гестапо, перешедшее в хриплый стон. Хлопнула дверь. Все затихло.

Дима Клоков находился на неизвестном острове, где-то за Полярным кругом, в лазарете, на койке. Он лежал, все так же не открывая глаз, хотя понимал, что в комнате уже никого нет. С того момента, как его отец, Александр Клоков, произнес фразу: «Ты еще не знаешь, что такое настоящая жизнь» — прошло лишь несколько дней.

— Я знаю, папа, — горько сказал вслух бывший студент. — Прости меня…

Вчерашний мальчишка, повзрослевший еще на несколько лет, поднялся с койки. Пошатнулся, ухватился за спинку. Постоял, огляделся, двинулся к шкафу. Вытащил оттуда свои вещи. Смахнул с табурета грязную посуду на пол, уселся и принялся одеваться.

— Димочка, куда же ты, — прежняя Любаня, с собранными в пучок волосами, впорхнула в комнату, засуетилась, убирая с пола и не переставая причитать: — Куда же ты? Куда? Зиночка не разрешила тебе. Нельзя!

— Нельзя? — громко, гневно выкрикнул Клоков, уставившись на Любаню.

— Нельзя, — всхлипнула та, прижимая к груди грязную посуду.

— Можно! — выдохнул Дима. — Можно!

Он резко поднялся, забыв про слабость. Пошатнулся.

— Что тут за шум? — вдруг раздался из-за двери веселый голос. — Что за шум, а мордобой погулять вышел?

Марат Доценко, появившийся в комнате, вовремя успел поддержать Диму, который чуть было не упал от вновь навалившейся слабости.

— Помоги мне, — отрывисто попросил Клоков, — Марат! Помоги дойти до нашего дома!

— Тю! Так ты ж вроде на больничном, — удивился Доценко, поглядел на Любаню, которая молча сидела на полу, все так же прижимая посуду к груди. — Зинаида говорила, что тебя только завтра…

— Помоги-мне-дойти-до-нашего-дома! — медленно, отчеканивая каждое слово, повторил бывший студент и крепко ухватил коллегу за руку.