Варианты к «Анне Карениной»

– Да, но вы теперь живете въ деревнѣ и все завели, купили, устроили. А потомъ черезъ три мѣсяца все это вамъ надоѣстъ, и вы уѣдете за границу и все бросите. А безъ васъ телѣги изрубятъ на дрова, сбрую порвутъ и свяжутъ веревками, скотину заморятъ и все разрушатъ. А дворникъ вашъ всю жизнь изо дня въ день сидитъ въ своей благоустроенной избѣ и смотритъ за своимъ хозяйствомъ. А кто его работники? Не тѣ, которые нанимаются у насъ и только думаютъ, какъ бы поменьше сдѣлать, а работники его все тѣ же хозяева-сыновья, племянники, которые вмѣстѣ съ народомъ на работѣ и дома за столомъ. Да и при мнѣ вернулись съ поля его два сына и племянникъ и, какъ только отпрягли лошадей, всѣ вмѣстѣ сѣли обѣдать, и сама хозяйка имъ собрала обѣдъ. И я самъ одно время готовъ былъ вести жизнь этаго дворника, но все шло не такъ, и ни мнѣ не было выгоды отъ этаго сближенія съ рабочими, ни они не были довольны.

Свентищевъ изложилъ Левину свой смѣлый взглядъ на хозяйство.

* № 90 (рук. № 68).

Свентищевъ осадилъ его указаніемъ на огромную литературу по этому вопросу, но только поверхностное знаніе этой литературы не смущало его – онъ былъ увѣренъ, что тамъ, въ этой литературѣ, нѣтъ того, чего онъ ищетъ. Если бы было, онъ еще тогда, читая статью объ этомъ, углубился бы въ нее. Но его интересовалъ опять таки самъ Свентищевъ: какъ онъ, знающій всю эту литературу, смотритъ на все это, связываетъ свою жизнь съ этими вопросами.

Какъ только онъ остался съ нимъ одинъ въ огромномъ [кабинетѣ], обставленномъ шкапами съ книгами и съ столомъ и стойками, подраздѣленными ярлыками различнаго рода дѣлъ, онъ опять возобновилъ интересовавшій eго разговоръ.

Свентищевъ сидѣлъ въ качающемся креслѣ и съ большимъ знаніемъ дѣла разсказывалъ про новую школу художниковъ въ Россіи, которая очень была интересна, по его словамъ.

* № 91 (рук. № 69).

– Да вотъ ведемъ же мы свое хозяйство безъ этихъ мѣръ, – сказалъ[1216] Свіяжскій, – я, Левинъ, они.

– Ведемъ, это правда, – сказалъ Левинъ, не знаю, выгодно ли. Я признаюсь, что точно также не вижу никакого выхода. Вести усовершенствованное, простое и разумное, не хищническое хозяйство нѣтъ возможности, я также пришелъ къ этому.

– Вотъ что истинно, отдать въ аренду – это можно, но погубить землю, богатство государства уменьшить. И такъ ужъ большую долю урѣзали.

Свентищевъ все также[1217] равнодушно смотрѣлъ на помѣщика, какъ будто онъ зналъ все, что онъ скажетъ, и не считалъ нужнымъ его оспаривать. Но Левина все болѣе и болѣе интересовалъ помѣщикъ, и хотѣлось его вызвать на разъясненіе.

– Чѣмъ же? – спросилъ онъ.

– Эмансипаціей; вы, Николай Ивановичъ, сердитесь, не сердитесь, погубила Россію эмансипація.

Но Свіяжскій, къ сожалѣнію Левина, которому хотѣлось послушать, какъ погубила Россію эмансипація, перебилъ помѣщика.

– Можетъ быть, и не всегда выгодно. И всякое интересное предпріятіе бываетъ выгодно и невыгодно, но у васъ идетъ, у меня идетъ, у нихъ тоже, – сказалъ онъ, указывая на другаго помѣщика.

* № 92 (рук. № 70).

Въ концѣ Сентября была начата постройка двора на отданной артели землѣ, и было продано масло отъ коровъ и раздѣленъ барышъ. Дѣло шло. И теперь присутствіе его не нужно было, и Левинъ ждалъ поставки мельницы, чтобы получить деньги и ѣхать за границу. Онъ былъ занятъ съ утра до вечера въ полѣ. Вечеромъ онъ дописалъ послѣднія главы 1-й части своей книги.[1218]

Въ 4-мъ часу, только что Левинъ вернулся домой съ постройки, ему сказали, что Парфенъ Денисычъ очень плохъ и присылалъ за нимъ. У Левина была полна дворня старыхъ слугъ обоихъ мужей его матери. Такъ какъ онъ, одинъ изъ братьевъ, жилъ домомъ въ деревнѣ, всѣ пріючивались у него. Эта старая гвардія – тутъ были жены старыхъ управляющихъ, нѣмецъ старикъ, старуха, бывшая шутиха – очень тяготила его; но дѣвать ихъ было некуда, и они жили. Парфенъ Денисычъ былъ старый дядька старшаго брата. Онъ былъ почтенный человѣкъ и ужъ 15 лѣтъ жилъ на пенсіи. Левинъ давно не заходилъ къ нему. Ему было 90 лѣтъ, онъ почти ничего не понималъ, и отъ него была страшная вонь.

– Чтожъ, онъ плохъ очень? – спросилъ Левинъ.

– Соборовали. Катерина говорила, наврядъ до вечера доживетъ. Все васъ звалъ.

Левинъ пошелъ на дворню. На крыльцѣ Семенъ охотникъ встрѣтилъ его. Семенъ былъ совсѣмъ пьянъ и шатался.

– Что ты?

– Да что, сударь! у насъ все собака неладно. Помчишка вчера и нынче корму не ѣла. Вотъ ищу, не стечка ли.

– Чтожъ, запереть, – сказалъ Левинъ проходя.

– Ушла, сударь, не дается. Не пристрѣлить ли?

– Жалко. Ну, да я посмотрю.[1219]

Досадуя и жалѣя собаку и впередъ ужасаясь мысли видѣть умирающаго старика, Левинъ, осклизаясь по грязи, дошелъ до дворни. Дверь старика была отперта. Ужасный запахъ въ соединеніи съ туманомъ выходилъ изъ комнаты. Двѣ женщины лили воду на что то бѣ[л]ое, лежавшее на полу.

– Кончился, – сказала раскраснѣвшаяся Катерина, съ засученными рукавами вышедшая ему на встрѣчу.