Варианты к «Анне Карениной»

– Благодарю васъ, – сказала она, взявъ въ маленькую руку въ высокой перчаткѣ поднятую Вронскимъ афишу и съ удивленіемъ взглянувъ на отворявшуюся дверь ложи, впустившую Лизу. Густая краска покрыла ея лицо и шею; она поняла чувство Лизы, которая пожалѣла и, быстро вставъ, пошла ей навстрѣчу, но попросила ее сѣсть сзади ложи, не выходя на свѣтъ. – Да, я недавно пріѣхала и скоро уѣзжаю. Ваши дѣти здоровы? – говорила Анна. – Я хотѣла… я… – Она не могла договорить, слезы задушили ея голосъ.

Лиза сдѣлала, какъ будто она не замѣтила ея волненія, и, поговоривъ съ ней о театрѣ и Римѣ, не словомъ не упомянувъ о своемъ деверѣ, такая же спокойная и холодная, какъ всегда, вышла отъ нея.

Послѣ визита Лизы Анна уже не могла болѣе взять на себя того, чтобы выйти на свѣтъ. Она сказала, что у нея голова болитъ, и попросила Яшвина проводить ее до кареты.

Пріѣхавъ домой, она долго не снимала своего тяжелаго платья и не позволяла себѣ думать о томъ, что было. Она ждала Вронскаго, чтобы при немъ думать и сказать ему все, что она думаетъ и чувствуетъ. Ей казалось сначала, что онъ, одинъ онъ былъ виноватъ во всемъ. Зачѣмъ онъ не поѣхалъ съ нею, зачѣмъ онъ не подошелъ къ ней? Зачѣмъ онъ не отговорилъ ее ѣхать? Но прошли полчаса, онъ не ѣхалъ, и она стала думать о томъ, что было.

Вспоминая теперь, она не могла понять самое себя. Какъ? какимъ путемъ могла она рѣшиться поѣхать – поставить себя въ это ужасное положеніе? Она Богъ знаетъ кто – неприлично сидѣть съ ней рядомъ, вспоминала она. Она, стало быть, une femme entretenue.[1548]

«Но все таки какъ онъ смѣлъ это думать. Какъ жалости у него не было. Какъ онъ не понялъ моихъ страданій. Я сдѣлала это потому, что я не знаю, любитъ ли онъ меня. Я хотѣла испытать его любовь. Онъ не долженъ былъ довести меня до этаго. Если бы онъ любилъ, какъ я. Если бы онъ любовался мной, какъ я любовалась имъ тутъ въ театрѣ, каждымъ жестомъ его, улыбкой, какъ онъ стоялъ у рампы съ Серпуховскимъ. Но вотъ шаги; вѣрно, онъ. Если бы онъ былъ тутъ, развѣ я страдала бы, развѣ я бы могла думать объ униженіи? Что всѣ эти слова, когда онъ тутъ и его любовь моя. Нѣтъ, это не онъ, но теперь онъ скоро придетъ».

Она сняла платье, переодѣлась и ждала его, но его не было. Все она продала за его любовь, и этой любви не было, если онъ могъ оставить ее въ такую минуту. И усумнившись въ его любви, все униженіе ея положенія представилось ей во всемъ ужасѣ. И онъ былъ виноватъ въ этомъ, и она то ненавидѣла, то любила его.

Онъ былъ сердитъ за то, что она поставила его въ ложное положеніе, и не хотѣлъ придти къ ней, пока не пройдетъ его сердце. Но когда онъ утромъ пришелъ къ ней, она встрѣтила его словами:

– Зачѣмъ вы пришли. Между нами все кончено.

И она разрыдалась слезами стыда и отчаянія. Слезы ея сразу покорили его. Онъ просилъ прощенія, онъ во всемъ считалъ виноватымъ себя. Онъ умолялъ ее вѣрить въ свою любовь. И тѣ слова увѣренія въ любви, которыя ему казались такъ пошлы, что онъ въ сомнѣніи выговаривалъ эти слова, она впивала въ себя и чувствовала, что одни эти слова могутъ дать ей силы жизни. Это была ихъ первая ссора. Ссора заглушила все то, что было поводомъ къ ней. Пребываніе въ Петербургѣ казалось имъ, особенно Аннѣ, дурнымъ сномъ, и они поѣхали въ деревню какъ вновь влюбленные, радуясь на свое счастье.

* № 153 (рук. № 93).

[1549]II томъ.

I часть.

1.

Долли проводила это лѣто съ дѣтьми[1550] у сестры Кити Левиной въ Клекоткѣ. Въ Покровскомъ домъ совсѣмъ развалился, да и Левинъ съ женою уговорили Долли. Степанъ Аркадьичъ въ недѣлю разъ пріѣзжалъ по желѣзной дорогѣ и находилъ, что это устройство весьма полезно для жены и дѣтей, и говорилъ, что очень сожалѣетъ о томъ, что служба мѣшаетъ ему постоянно жить съ ними. Въ 1-хъ числахъ Iюля Степанъ Аркадьичъ выхлопоталъ себѣ отпускъ на 2 недѣли, чтобы успѣть взять тетеревовъ, а можетъ быть, и болотную дичь, къ тому же времени въ[1551] Клекотокъ пріѣхали и еще гости – старушка Княгиня Щербацкая и вдова сестра[1552] Левина изъ за границы съ двумя дочерьми. Клекотковскій домъ былъ полонъ.[1553] Левинъ былъ женатъ[1554] 2-й годъ. Жена только что встала послѣ родовъ 1-го ребенка. Онъ былъ счастливъ въ супружествѣ, т. е. онъ говорилъ себѣ, что, должно быть, онъ то самое, что называютъ: вполнѣ счастливъ въ супружествѣ; но онъ самъ никакъ бы не назвалъ того положенія, въ которомъ онъ находился, счастьемъ. Съ счастьемъ всѣ люди съ дѣтства привыкли соединять понятіе спокойствія, тишины и если не праздности, то дѣятельности ровной, опредѣленной и любимой.[1555]