Варианты к «Анне Карениной»

Несмотря на увѣренія Степана Аркадьича, которому въ своей безпомощной растерянности повѣрилъ Алексѣй Александровичъ, несмотря на увѣренія о томъ, что все это очень просто, даже самъ Степанъ Аркадьичъ увидалъ, что дѣло развода не очень просто. Алексѣй Александровичъ соглашался оставить жену, т. е. отпустить ее, и не требовать развода для себя. Онъ соглашался на то, чтобы меньшой, не его ребенокъ-дѣвочка носила его имя. И онъ думалъ, что онъ сдѣлалъ все, что могъ, для того чтобы простить обиду; о томъ, чтобы послѣ его великодушія отъ него еще бы требовали какихъ нибудь жертвъ, ему и не приходило въ голову, тѣмъ болѣе что, какъ ни велико было то зло, которое ему сдѣлали эти 2 человѣка, его бывшая жена и Вронской, онъ зналъ, что они чувствуютъ зло, сдѣланное ему, мучаются совѣстью и цѣнятъ его великодушіе. Но не прошло 3-хъ мѣсяцевъ, какъ отъ него потребовали еще новыхъ жертвъ, казавшихся ему невозможными.[1646] Явился вопросъ: какое имя будетъ носить будущій ребенокъ Анны и Вронскаго. Являлось три альтернативы: или дѣти будутъ носить незаконное имя Каренина, или онъ долженъ доказать законно преступную связь жены, или онъ долженъ былъ, принявъ на себя постыдныя улики прелюбодѣянія, допустить разводъ для себя, какъ для виновной стороны. Въ обоихъ первыхъ случаяхъ страдали бы другіе, только въ послѣднемъ случаѣ страдалъ онъ одинъ. И какъ ни ужасны были для него ложные униженія, черезъ которыя онъ долженъ былъ пройти, онъ исполнилъ то, что отъ него требовали. И Вронской и Анна женились въ томъ имѣніи, Вронского, где онъ жилъ съ Анной до этаго.

<Для Вронскаго и Анны наступило наконецъ давно желанное и дорого купленное счастіе.>

* № 156 (рук. № 97).

Было начало Іюля. Послѣ обѣда дѣти Долли съ гувернанткой и Варинькой (дѣти любили ее, казалось, больше матери и требовали, чтобы она шла съ ними) пошли за грибами. Сергей Ивановичъ, какъ и обыкновенно, сознательно и снисходительно отдыхая отъ умственныхъ и общественныхъ трудовъ, наслаждался простой, ясной деревенской жизнью. Сергѣй Ивановичъ еще за обѣдомъ сказалъ, что онъ пойдетъ съ ними за грибами.

– Я очень люблю ходить за грибами, – сказалъ онъ, оглядываясь на всѣхъ и какъ бы подчеркивая то значеніе, которое должно имѣть его – философа и общественнаго руководителя – хожденіе за грибами.

Варинька покраснѣла, услыхавъ это, и Кити переглянулась съ Долли.

Тотчасъ послѣ обѣда еще Сергѣй Ивановичъ не допилъ свою чашку кофе и еще находился въ серединѣ спора съ братомъ. Сергѣй Ивановичъ говорилъ, что сельская жизнь, въ противуположность городской, проста и ясна, и въ этомъ ея прелесть. Константинъ Левинъ говорилъ, что, напротивъ, городская ясна и проста, потому что въ городской люди живутъ въ условіяхъ, которые они сами сдѣлали, а въ сельской сталкиваешься съ необъяснимымъ.

– Ты во многомъ перемѣнился съ тѣхъ поръ, какъ женился, и къ лучшему, – сказалъ Сергѣй Ивановичъ улыбаясь Катѣ, которая стояла, перегнувшись назадъ, съ усталымъ выраженіемъ подлѣ мужа и, очевидно, ожидала конца спора, чтобы сказать ему что то. – Но не перемѣнился въ твоей любви защищать самыя парадоксальныя темы.

– Ты бы сѣла, мой другъ, тебѣ нехорошо стоять, – сказалъ ей мужъ, значительно глядя на нее.

Сергѣй Ивановичъ подалъ ей стулъ. Она сѣла.

– Ну какая же сложность можетъ быть въ первобытныхъ условіяхъ жизни, – продолжалъ Сергѣй Ивановичъ, – въ сравненіи съ тѣмъ экстрактомъ, такъ сказать, изъ этихъ условій, которымъ мы занимаемся, когда, напримѣръ, пишешь книги, излагаешь свои мысли о всѣхъ этихъ предметахъ.

* № 157 (рук. № 97).

– Ты знаешь, про что мы говорили, когда ты вошелъ?

– Про ситчики.

– Да, и про ситчики, но потомъ объ томъ, какъ дѣлаютъ предложенія.

– А, – сказалъ Левинъ, улыбаясь и чувствуя, но не слушая ее.

– И о твоемъ братѣ и Варенькѣ. Я очень желаю этаго. Какъ ты думаешь, устроится это?

– Не знаю. Я долженъ тебѣ сказать, что я брата не понимаю. Мы съ нимъ такія чуждыя натуры, что я не понимаю его.[1647] Какъ тебѣ сказать, я нынче думалъ о моихъ отношеніяхъ съ нимъ, – началъ онъ говорить всю свою задушевную мысль, какъ онъ всегда говорилъ съ женою, вполнѣ увѣренный, что она пойметъ его, какъ бы ни трудно и глубоко было то, что онъ имѣетъ сказать. Какъ ни странно бы было ему сказать при комъ нибудь, знающемъ Кити и ея быстрый и неглубокій умъ, что Левинъ говорилъ ей и она понимала такiя вещи, которыя не могъ бы понять ни его братъ Сергѣй Ивановичъ, ни кто изъ самыхъ умныхъ людей его знакомыхъ, а это было такъ.[1648] – Я чувствую, что не могу понять цѣлей его мыслей. Какъ тебѣ сказать. Я всегда ищу того, что любитъ человѣкъ, и этаго я не нахожу.

– Никакъ мыслями и разговорами не сойдетесь. Я слушала нынче вашъ споръ.

– Да вотъ хоть нынѣшній споръ.[1649] Онъ и не видитъ тѣхъ вопросовъ неразрѣшимыхъ, которые представляются на каждомъ шагу, если имѣть въ виду самое дѣло; но у него это какъ то яснѣе. Если мужикъ бѣденъ… – началъ Левинъ.

Кити скучно было это, но она все понимала.

– Такъ зачѣмъ же ты споришь?