Варианты Морозова

Ответ должен был вобрать в себя многое — желание сменить обстановку или уйти от действительности, поиски приключений и острых ощущений, узы мужского товарищества, самопознание, самолюбие, сенсуализм, да разве мало причин, заставляющих человека делать именно этот шаг, а не какой-то другой и ведущих его либо к славе, либо к поражению?

В то время Павлович любил цитировать древних философов и говорил, что благо везде и повсюду зависит от двух условий: правильно определить цель и найти к ней дорогу. Он и предложил цель.

Они еще не были в состоянии соперничать с могучим поколением отцов и, как вода, обходя препятствия, устремились в неизведанное пространство.

V

Константин поехал домой на троллейбусе и по дороге глядел в окно. За бетонным корпусом стадиона, напоминавшим верхушку огромной шахматной ладьи, над узким длинным прудом по пологой возвышенности поднимались дома. Три лика как будто глядели с холма, три времени и три пространства сцеплялись между собой этими домами. Грубая прочность довоенных построек, величественный холод зданий пятидесятых годов, утилитарная простота современных домов — вот такими были черты города. Других не было.

«Может быть, и мы сами не слишком разнообразны, — подумал Морозов. — Тебя в лицо не подстеречь…»

Эта фраза выстрелила откуда-то из темных полей памяти и поразила его. Она некогда стояла в каком-то стихотворении, а стихотворение, наверное, было связано с Верой, с юностью, с чем-то ушедшим. Потому и выстрелила.

Он силился вспомнить: что за странные слова? ТЕБЯ В ЛИЦО НЕ ПОДСТЕРЕЧЬ…

…Константину восемнадцать лет, он одинок, мечтателен и находится в том состоянии, когда легко влюбляются. В институте учиться скучно. Дни тянутся медленно. Кажется, учебе не будет конца. Юношеская тоска охватывает Константина, и какой-то голос шепчет: «Бросай институт. Ты не такой, как все. У тебя своя дорога». Он сторонится товарищей. Их желания и развлечения кажутся вульгарными. И он отказывается от их вечеринок, от плодового вина и презрительно глядит, как быстро разгораются и гаснут любовные связи. Он отвечает товарищам, что все это ему знакомо, и ему верят. Ложь защищает его. Он крепок, почти каждый вечер занимается гантельной гимнастикой, но ложь защищает его лучше силы. Его считают опытным человеком. А он, как мальчишка, ищет встреч с Верой, звонит ей, ходит к университету.

«Тебя в лицо не подстеречь, оно то девичье, то сычье… Уродует косноязычье с нуждою скрещенную речь. Не Украина и не Русь, боюсь, Донбасс, тебя боюсь…»

Константин услышал это непонятное стихотворение на одном вечере, куда он пришел в надежде встретить Веру.

Морозов отмахивался от стихов, но они, вдруг вспомнившись, вертелись на языке. Он смотрел в окно троллейбуса на свой родной город, убогий и прекрасный, и думал о встрече с Верой. Он не представлял, какой будет встреча, и не рисовал себе ее. Морозов не знал, что с ней было за эти годы, замужем она или нет, однако это как раз его и не заботило: главное, он чувствовал, что непременно встретит ее.

Он вышел из троллейбуса. Неподалеку находился Верин дом, пятиэтажный, серого кирпича, с красной железной крышей, обычный в этом районе дом, с магазинами и кулинарией на первом этаже, с детским садиком во дворе, — Морозов вновь испытал давнее и чуть приглушенное ощущение тревоги. Это ощущение всегда сопутствовало его свиданиям.

Он вспомнил, как они целовались, как Вера хватала его за руку и отталкивала, шепча: «Не надо, не надо больше!» В ее словах звучала такая твердость, что они сразу отодвигались друг от друга, охваченные неприязнью, но вскоре снова целовались, и она убирала с его лица свои волосы, трогала его лоб, подбородок, нос и глаза, и у нее были нежные щекочущие пальцы. Раздавался телефонный звонок. Ее мать ледяным голосом говорила: «Костя, уже два часа ночи». Он клал трубку, а Вера собиралась, закалывала волосы и, когда он подходил к ней, испуганно говорила: «Опять я поздно… Она не спит. Завтра не будет со мной разговаривать. Мы бессовестные, правда?»

Но ей не хотелось уходить, ее голос выдавал это.

Морозов шел провожать. Редко кто попадался им навстречу. Проезжал троллейбус, увозя за собой пятно света. Уличные фонари отражались в темных окнах. Звук шагов разносился далеко. Пройдя три квартала, они долго и горько прощались у Вериного подъезда. «Я залезу к тебе в окно», — говорил он. «Давай», — играла она. «Я серьезно», — добавлял он. Она целовала его и убегала.