Варианты Морозова

— У Стрешнева была сильная воля, — начал выдумывать Морозов. — Он никогда не верил шахматным авторитетам, играл только на выигрыш… Что еще? Ну и талант, конечно.

— Понятно… — нетерпеливо сказал мальчик. — А Вы с ним играли?

— Мы все играли друг с другом. Честно говоря, я уже не помню.

— Наверное, Вы ему проигрывали.

— Какая разница? — сказал Морозов. — Извини меня, Игорь, мне надо идти… Один раз он попался в атаке Маршала.

— А Вы не хотите со мной сыграть?

— В другой раз.

— Как хотите…

— Передай привет Чудновскому, хорошо?

Мальчик встал, посмотрел в окно.

— Он умер, — сказал он. — Я недавно ходил во Дворец пионеров, там мне сказали, двадцать седьмого июля он умер.

— Значит, Николай Александрович… — проговорил Морозов, — умер… Я даже не знал.

Известие вызвало в нем легкое чувство вины, вины перед кем и чем? Нет, чем же он виноват? Просто умер Чудновский, его учитель. И Морозов вспомнил комнату с двумя стоячими шахматными досками; вырезанные из фанеры фигуры подвешивались на гвозди; Чудновский в черном концертном костюме с залоснившимися рукавами; его черный чемоданчик, в котором лежали труба и шахматные журналы… Музыкант средней руки, кандидат в мастера спорта по шахматам, язвительный, самолюбивый, с печатью неудачной жизни…

— Нет, он любил Стрешнева, — подумал вслух Морозов. — В результате он прожил ради одного только Срешиева. Но говорить о гроссмейстере и подчеркивать свою забитую жизнь? Ты понимаешь, Игорь? Зачем?

Мальчик посмотрел на него ясными холодными зиминскими глазами.

— Не понимаешь, — вздохнул Морозов. — Сколько же среди нас таких, как он, кандидатов в мастера!..

Его уже заждались. Когда он вошел, Кияшко громко закричал и захлопал в ладоши:

— Одну минутку! Одну минутку! Прошу всех налить! Всех! Сейчас пьем за королеву вечера!.. Подожди, Костя, одну минутку!

Морозов сел на свое место, к нему наклонился Зимин:

— Может, все-таки выпьешь рюмочку? Сейчас ты вроде избранника божьего.

— Нет, я за рулем.

— Вот Греков за рулем, а ничего.

— У всех налито? — воскликнул Кияшко. — Константин Петрович, прошу объявить!

Морозов встал и сказал:

— Четырьмя голосами против всех трех Саня Грекова вышла на первое место.

— Ура! — крикнул Греков.

— Ура! — отозвались Аверьянцев и Богдановский.

— Поздравляю, Санечка, — Женя улыбнулась, подняла бокал. — Я не сомневалась, что так и будет. Вот и вышло по-моему. Костя, а остальные три голоса — это за Валентину? — она с особым выражением посмотрела на Морозова, и он понял ее и все же сказал правду:

— За вас, Женя.

— Ну не ждала! — засмеялась она и как-то естественно отвернулась от Морозова и уже глядела на Валентину.

Валентина серьезно и вдумчиво слушала всех.

— Верно Саня сказала, что мужчины не могут видеть сути женской красоты. Только взгляните на Валю, и все станет ясно. С нее картину писать можно.

— Ладно, Женя! — холодно сказала Валентина. — Что вы заладили утешать? Я же сама все прекрасно понимаю.

То, что она не объяснила, что она понимает, и сам тон, раздраженный, неприязненный, произвели дурное впечатление. Не стоило к игре относиться так серьезно.

— Эх, прекрасный пол! — неловко засмеялся Богдановский. — Вечно им не угодишь. То внимания мало, то внимания слишком много…

— Особенно от тебя, — сказала Валентина. — В магазин не допросишься сходить. Ужин, газета и телевизор — все твое внимание.

Морозов по-прежнему стоял с ненужными листочками в руках. Все с любопытством и досадой следили за началом семейной ссоры. «Выпустили джинна из бутылки, — подумал он. — Надо что-то сделать или немедленно смыться отсюда».

— Кстати о телевизоре! — сказал Морозов, загораживая бедного Валентина Валентиновича.

Валентина повернулась к нему, быстро оценивая морозовскую позицию. Ей казалось, что сейчас со всех сторон на нее посыплются упреки. Она увидела только его застенчивую слабую улыбку, но ее было трудно провести.

— Я вспомнил историю, которая касается нас всех, — Морозов чуть поклонился ей, словно собирался рассказать для нее одной, но тут же обвел взглядом стол и начал рассказывать, больше не глядя на Валентину. Общее внимание уже перешло на него, фокус удался, оставалось только преподнести современную сказочку. — Однажды к директору нашего городского цирка пришел человек с двумя чемоданами. Говорит, принес потрясающий номер. Директору, как всегда, некогда. То да се, затравленный вид. Человек открывает один чемоданчик, достает кирпич. «Атеншен, плиз!» И лупит себя по голове. Кирпич вдребезги. Достает второй кирпич, тоже — вдребезги. Директор заинтересовался. Глядят друг на друга. Улыбаются. «Подходит, — говорит директор. — А что во втором чемоданчике?»

Морозов вспомнил фантастический рассказ Кердоды и сделал паузу.

— «Там пирамидон», — мрачно закончил Морозов. Все засмеялись. Мужчины, кажется, поняли современную производственную историю, а женщинам до нее не было дела, они освободились от досадной неловкости.

— Пора и горячее подавать! — вспомнила Женя. — У меня утка с яблоками.

— Ну, а мы покурим, — сказал Зимин. — Правильно, мужики?