Вариации для темной струны

Ужинали мы в столовой за столом, покрытым белой скатертью. Мать сидела на главном месте в темном платье с жемчугом на шее, она недавно вернулась от жены генерала, которая, видимо, все еще продолжала жить. Сидела мать прямо, но была молчалива и утомлена, неподвижно смотрела на скатерть и, казалось, не замечала ничего, кроме ее бесконечной снежной белизны. Он сидел напротив меня, спиной к зеркалу, под которым стоял буфет с графином воды, руки держал на столе, смотрел только на меня — это было почти невероятно. Казалось, что это был совсем не он, совсем не тот человек, который надевает кожаное пальто, берет чемодан и садится в большой чернный лимузин, совсем не тот человек, который следит за мной холодными прищуренными глазами, словно наблюдает за мухой, совсем не тот человек, который сидит в кабинете за закрытыми дверями и неожиданно ночью выскакивает из них. Нет, сейчас это был кто-то совсем другой. Он смотрел на меня с каким-то интересом, смотрел тепло и приветливо, почти дружески, а я в душе невольно смеялся. Так, начинается, думал я, уже пришло. Что-то происходит, и тебе ничего другого не остается. Ты в безвыходном положении. Было ясно, что он меня этим не обманет, но меня разбирало любопытство, как он приступит к делу. Как построит свою игру со мной — он ведь и не подозревает, что я ее разгадал с первой минуты и чувствую, что-то происходит, и поэтому он в безвыходном положении. Я невольно в душе смеялся — только что была встреча в парке, и в эту минуту я был полон этой встречей. Я думал обо всем, что мне говорил Артур Якобсон, но вопрос состоял в том, действительно ли я думал обо всем, что он мне говорил, — может, я что-нибудь из сказанного забыл или помнил только частично, но, господи боже, ведь он, наверное, говорил о чем-то таком, что исходило из его собственной души… Потом снова промелькнуло все, что происходит у нас в доме, — жгут бумаги в кабинете отца, собираются делать ремонт, в ближайшие дни будут носить вещи в подвал, а я при всем этом должен молчать, чтобы нам не пришел конец… Вспомнил я и убийцу — единственное, что было глупостью, представлением Руженки. Она вот-вот должна принести ужин и в первый раз появиться в этом своем новом зеленом халате.

— Над чем ты смеешься, — спросил он меня, и мне показалось, что тоже улыбнулся, — ты голоден?

Это был почти глупый вопрос, но тем более удивительный — я пожал плечами и стал смеяться, пускай хоть и в душе. Он смотрел на меня с приветливым интересом, дружески и заговорил, комедия начала разворачивася. Я посмотрел на него как маленький мальчик и старался выглядеть тоже как можно приветливей.

— Тебе придется навести порядок в своей комнате, — сказал он довольным голосом. — Когда мы будем делать ремонт, произведем в квартире кое-какие изменения. Что тебе не нужно — выбросим. Каким цветом ты хочешь, чтобы покрасили тебе комнату?

Это уже был более умный вопрос, потому что имел какой-то смысл. Я вспомнил о переменах в квартире, которые он уже когда-то делал, когда-то давно, после возвращения от дедушки, вспомнил вещи, которые он выбросил, портрет государя императора и канцлера Меттерниха, резной стул с ангелочками… Я только пожал плечами.

— Мне все равно, в какой цвет вы покрасите мою комнату, — сказал я как можно приветливей, но все еще как маленький мальчик, — хотя мог бы еще об этом подумать.

— Было бы красиво в розовый, — сказала вдруг мать; словно вернулась к нам из другого мира, и подняла глаза от скатерти. — Розовый или охра, чтобы было достаточно света.

Мне пришло в голову, что бы было, если бы я сказал покрасить в зеленый, и усмехнулся в душе. Когда же у Руженки будет готов ужин и она придет, думал я, когда же она наконец появится здесь в своем новом зеленом халате, — я просто не мог этого дождаться. Она делала сегодня тот же крем из желтков по рецепту с завода, но кто будет его есть, подумал я, ну, немного я, пожалуй, съем. Тут в передней пробило половину восьмого, и я вспомнил опять Артура Якобсона. Без десяти минут полвосьмого, пронеслось у меня в голове, он покидает Прагу, от этого мне стало грустно, но я не подал вида, я посмотрел на люстру.

— Если ты хочешь розовую комнату, пусть будет так,— пожал он плечами, — я бы на твоем месте предпочел голубую. Но ты можешь выбрать и какой-нибудь приятный желтый цвет. От него тоже светло. Так что же ты думаешь?..

Последний вопрос снова показался мне глупым и тем более удивительным — не думал я ничего. Приятный желтый цвет или голубой ~ меня от этого не убудет. Я только думал, пусть себе развлекаются, все уже и так было ясно, ясно как белый день. Я уже собрался открыть рот, чтобы предложить ему или просто сказать, что зеленый тоже, как в передней что-то зашумело. Сомнений не оставалось — Руженка вышла из кухни и несла еду. Я приковал взгляд к дверям и с напряжением ждал, когда они откроются.

Двери открылись, и в них появилась блестящая зеленая рыба. На плавнике, возле плеча, она несла поднос с тарелками и блюдом.