Вариации для темной струны

Домой я почти бежал. Бежал через парк, мимо ковра из цветов, возле церкви святого Михаила, через перекресток, мимо москательной лавки, под железнодорожный мост… Что же случилось? Просто невероятно, и все это чистая правда. У меня были товарищи и самые лучшие из всех, из всего класса. Пан учитель прочитал наши фамилии, кое у кого справляясь о родителях, сказал нам, что и как, а когда мы выходили из класса, я уже разговаривал со многими, а они со мной. Мой сосед в темном джемпере и светлых брюках-манчестерках — Вильда Брахтл, Иржи Минек с передней парты, Бука с сильными руками, назвавший меня «волком»… Я уже не был овцой, не был чужим среди незнакомых, достаточно было нескольких минут, и все обошлось. Мне казалось, что в моих жилах плавает солнце и маленькие белые лодочки. Я чуть не сбил с ног тех двоих, которые патрулировали вокруг нашего дома и нас охраняли, они повернули как раз к витрине Коцоурковой, которая на этот раз не стояла перед ней, а была, наверное, в магазине — на витрине было полно бананов. Те двое увидели, что я смеюсь, и следили за мной. Я вбежал в дом и встретил у кухонной двери дворничиху, она тихо и спокойно кивнула мне и показала на веревку, повешенную от окна к плите, скорее всего для белья; никто не повесился, дворник был в комнате, оттуда через приокрытые двери было слышно, как он говорил:

— Глупости про этого украденного ребенка. Ерунда, а? Это для дурачков!..

Я с улыбкой вбежал наверх и ринулся в дверь нашей квартиры, только ветер свистел в волосах. Матери но было, а Руженка тут же догадалась, что все в порядке.

— Так ты не пропал, как в детективе? — крикнула она из кухни и схватила свою книжку, лежащую на буфете рядом с булками и дрожжами. — Помогла тебе обезьянка, где она?.. — Руженка протянула руку: — Я должна вернуть ее Коцоурковой, это талисман, который она мне одолжила.

— У меня ее нет, — испугался я, но не слишком. — Я отдал ее Брахтлу, который сидит рядом со мной, — она ему понравилась.

— Это хорошо, что она ему понравилась, — кивнула довольная Руженка и быстро убрала руку. — Все равно я Коцоурковой не должна ее возвращать, она в общем-то ничего не стоит. У нее их целый сундук, она дает их покупателям, когда те берут у нее картошку — это вроде рекламы бананов. Значит, помогла тебе? — повторила Руженка.

— Я не злодей и шел не в тюрьму, — засмеялся я. — Школа не тюрьма, бабушка ошиблась.

— Что бабушка, — тихо махнула рукой Руженка и посмотрела на двери. Но чего бояться — матери не было дома. — Что бабушка! К старости у нее появились такие причуды, что обалдеть можно было от ее рассуждений, ей даже казалось, что за ней кто-то следит… Главное, все обошлось хорошо, — Руженка засмеялась. — Первый день школы прошел. Но еще одно дело осталось, — сказала она, — еще одно очень опасное…

Когда я спросил, что, она ответила:

— Да вот — дрожжи. Придется их выбросить, мне кажется, они давнишние. Я ведь на них ставила тесто неделю назад…

8

Прошла неделя, десять дней… Я знал почти всех.

В этом замке, полном забав, радости и счастья, возле дверей сидел Коломаз…

Когда кто-нибудь стучал, Коломаз вставал и открывал дверь. Он разносил циркуляры и ходил к сторожу за мелом. Приносил его после перемены, а иногда и на следующий урок. Когда он ходит, то складывается пополам, так что руки болтаются ниже колен, а ноги сгибаются и кажется, что он опирается о землю. Наверное, он так ходит потому, что очень высокий — самый высокий в классе. Если он становится на стул, который Бука водружает на кафедру, то достает до лампы на потолке, чего не сумеет сделать даже учитель чешского языка, хотя он однажды поспорил с Коломазом… Когда Коломаза вызывают к доске, он идет так, что останавливается на каждом шагу, а до этого роется в портфеле, будто ищет тетрадь. Классный наставник, тот невысокий полный господин с проседью, который преподает нам математику, нетерпеливо говорит Коломазу, чтобы он шел без тетради. На уроке чешского языка Коломаз никогда не роется в портфеле. На чешском никому тетради не нужны…