Читаем Вариации на тему хаоса (Рецензия - Ж Делез, Ф Гваттари 'Что такое философия') полностью

Для того, чтобы читать Делеза, необходимо в первую очередь пространственное мышление. Делез говорит о сгибах, складках, разрывах, разворачиваниях. Его язык не имеет смысла при переводе на общепринятый философский, так как последний заражен многочисленными апелляциями к трансцендентному, с которым Делез неустанно борется. Делез различает философа и мудреца: для последнего учреждаемый порядок всегда трансцендентен, для первого же - имманентен. Если для мудреца хаос упорядочивается божественным вмешательством извне, то философ упорядочивает хаос, как бы протягивая сквозь него сеть, на узелках которой образуются завихрения, которые, не утрачивая бесконечной скорости, приобретают некую консистенцию (концепт). Однако история европейской метафизики (за исключением стоиков, Спинозы или Лейбница) есть история проникновения трансцендентного в имманентное на почве христианства. Так, каждый раз, когда мы толкуем имманентность как имманентную чему-то (например, Единому), происходит смешен! ие плана и концепта, так что концепт оказывается трансцендентной универсалией, а план становится ее атрибутом -например, в обличии мышления или бытия. В этом смысле для Делеза Декарт, Кант и Гуссерль стоят в одном ряду, поскольку они тем или иным образом восстанавливают права трансцендентного.

На оставшемся пространстве книги авторы совершают несколько замечательных экскурсов. Один из них посвящен концептуальным персонажам - инстанциям, совершающим философские высказывания. Наиболее яркий пример связан с таким концептуальным персонажем, как Идиот. Думаю, все помнят образ Идиота у Николая Кузанского. Идиот - это такой частный мыслитель, который противостоит ученому-схоласту, ссылающемуся на школьные концепты. Для Идиота нет ничего самоочевидного, и поэтому, считает Делез, за декартовым cogito стоит именно фигура Идиота. Кузанец или Декарт должны были бы подписываться "Идиот", подобно тому, как Ницше подписывался "Антихрист" или "Дионис распятый".

Итак, авторы предлагают читателю пространственную модель философии, основным формообразующим принципом которой является экстенсивное, в противовес интенсивному. Весь пафос такой интерпретации заключается в отказе от времени. Вместе со временем в философию проникает трансцендентное. Это иллюстрируется множеством примеров - начиная с древних генеалогий, повествующих о происхождении богов и творении ими человеческого мира, и заканчивая современной феноменологией, в которой время является конституирующим принципом чистого сознания. Сознание времени - это в первую очередь главная форма самосознания, сознания "Я", которое изгоняется из философии авторами этой книжки.

В противовес различным формам исторического сознания Делез и его друг Гваттари вводят в оборот новое мощное оружие - геофилософию. Ее истоки лежат в опыте освоения земных пространств биологическими популяциями. Основные понятия геофилософии - детерриториализация и ретерриториализация. Суть первой в том, что обитатели некой узкоограниченной территории вырываются на просторы земли, порывая с оседлым существованием. Они открывают для себя бесконечный простор и бесконечную скорость передвижения. Суть же второй в том, что новые кочевники открывают для себя новую территорию (землю обетованную). В случае с человеческими популяциями включаются две формы детерриториализации - трансцендентная и имманентная. Первая характерна для государства имперского типа, когда посредством завоевания родо-племенные территории переходят в режим бесконечного простора. Вторая характерна для древнегреческого полиса, когда посредством колонизации создавалась горизонтальная сеть узелковых образований. Соот! ветствующие формы обнаруживаются и в философии, в которой детерриториализация приобретает абсолютный характер, то есть весь бесконечный простор земли целиком переходит в план имманенции. При трансцендентном характере движения, осуществляемого в этом случае высшей духовной инстанцией, план имманенции превращается в ее проекцию и заселяется фигурами (библейскими персонажами, святыми, ангелами, серафимами и прочая). Если же это движение имманентно, то возникают знакомые нам концепты.

Однако когда дело доходит до ретерриториализации, в философии начинаются сложности. Современная философия не знает недостатка в концептах, однако ей не хватает настоящего плана, ее постоянно отвлекает трансцендентность. Поэтому философия находит свою землю обетованную то в древних греках, то в демократическом государстве. Или же философия создает подлинно революционную утопию, создавая себе избранный народ и собственную землю.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рецензии

Рецензии
Рецензии

Самое полное и прекрасно изданное собрание сочинений Михаила Ефграфовича Салтыкова — Щедрина, гениального художника и мыслителя, блестящего публициста и литературного критика, талантливого журналиста, одного из самых ярких деятелей русского освободительного движения.Его дар — явление редчайшее. трудно представить себе классическую русскую литературу без Салтыкова — Щедрина.Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова — Щедрина, осуществляется с учетом новейших достижений щедриноведения.Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.В пятый, девятый том вошли Рецензии 1863 — 1883 гг., из других редакций.

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Критика / Проза / Русская классическая проза / Документальное

Похожие книги

Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика