Варяжский десант

Конечно, его мечты могли некоторым показаться странными: ведь разницы между той горилкой и тем салом и этой горилкой с этим салом не было никакой.

Но разница на самом-то деле была, и Торхадд прекрасно ощущал пропасть между тем и этим. Пропасть глубочайшую, широкую – иной раз от слез или крови даже не видно той стороны.

В чем она состоит, эта разница-пропасть, знал не только Торхадд, многие знают; знает любой, кому доводилось бывать на чужбине и там, вдали, погибнуть и воскреснуть.

* * *

Спустившись с Оленьего Холма, Аверьянов и Коптин некоторое время молча шли вдоль прибоя. Наконец молчание стало невыносимым, и Аверьянов, достав штрих-кодер, протянул его Коптину:

– Вот ваш прибор.

– Не мой. Вам Горбунов его дал. Мой у меня.

– Хорошая затея, – похвалил Аверьянов. – Я с ним немного поразвлекался на досуге – отпуск ведь все-таки.

– Да уж, развлечение…

– Нет?

– Работа, какое ж развлечение? Получены ценные результаты.

– Никаких результатов я пока не вижу.

– Сейчас увидите. Посмотрим, как развивался бы континент, если бы высадка викингов была удачной.

– Ну, это имеет чисто академический интерес.

– Вы ошибаетесь, Николай Николаевич. Такая информация – большой козырь в международных отношениях. При разговоре президентов с глазу на глаз, например. Мы знаем точный штрих-код точки входа в ситуацию – вот он, у вас на штрих-кодере: вчера, вечер, Олений Холм. А сейчас посмотрим, к чему привело ваше вмешательство. Почти уверен, что результаты окажутся пригодными для деликатного дипломатичного шантажа. Прошу! – Коптин открыл дверь своего стилизованного под малолитражку хронотопа. – Извините, что далеко идти пришлось, но основной Устав категорически запрещает парковать два хронотопа ближе чем в километре друг от друга.

* * *

– Ну вот, пожалуйста! – сказал Коптин пятью минутами личного биологического времени позже, останавливая скольжение хронотопа в двенадцатом веке и заходя на посадку.

Выполняя его команду, хронотоп раскрылся как бутон цветка: двери, крыша, капот развернулись и легли веером, образуя смотровую площадку с сиденьем, приборной доской и штурвалом в центре, между «лепестков».

Они стояли на невысоком утесе над рекой.

Пасмурно. Река мелкая, вся в перекатах. На длинной «расческе», прямо под ними, крутились севшие на мель три небольших челнока-струга, груженные экспедиционным имуществом.

Вокруг челноков толкли воду в реке человек тридцать варягов и скрилингов, пытаясь с помощью шестов, используемых в качестве рычагов, сместить застрявшие челны в сторону стремнины, весело прорывавшейся сквозь «расческу».

– Прямо как Ермак на Чусовой… – заметил явное сходство ситуаций Аверьянов.

– Поглядите, Николай Николаевич. – Коптин показал на приборную панель. – Еще только 1135 год, а они уже вовсю рвутся на Дикий Запад, к нынешней Калифорнии и штату Вашингтон, пойдут и далее на север, к Аляске, где в восемнадцатом веке их встретит свой же, так сказать, Беринг Иван Иванович, он же Беринг Витус Иоансен, капитан-командор российского флота, начальник двух камчатских экспедиций, датчанин по происхождению… Ну, понятно, викинг Берингу глаз не выклюет…

– Да, точь-в-точь покорение Сибири. Только хана Кучума не хватает…

– Местный хан Кучум по имени Громкий Чмок, вождь племени Харчи-у, поджидает их после следующего перевала.

Наконец струги удалось, один за другим, завести на край стремнины и пустить в самостоятельное плавание.

Экипажи довольно потешно бежали вслед за набирающим скорость челном, взметая брызги, закидывая на челн шесты, заскакивая, запрыгивая, ныряя брюхом вперед на убегающие из-под носа струги.

Челны, приняв людей и заметно осев под их тяжестью, степенно заскользили по воде и, грузно покачавшись на шиверке, выскочили на длинный плес, суливший отрядам небольшую передышку.

В тот же миг речку осветил луч прорвавшегося сквозь низкие облака солнца, и узкая долина реки огласилась песней: