– То, что вы категорией «вообще» оперируете, это просто замечательно! Разведчик не должен иметь ничего личного. Ни-че-го! Вот вы очень хорошо сказали, что не испытываете к Америке никаких негативных чувств. Значит, когда вы станете фактически вколачивать эту страну по уши в грязь, вы не будете вымещать на ней что-то свое, личное. Вы будете действовать с холодной головой, зная, что ваши действия приведут, возможно, к обнищанию множества миллионов ни в чем не повинных людей, рядовых американцев, а то и к их смерти. Нет, вы не станете испытывать злорадства, мстительных чувств! Вам будет все равно, кто там и отчего сдохнет. Вы не получаете от этого удовольствия, предвкушая неисчислимые беды, непоправимые катастрофы, которые произойдут в сотнях тысяч обычных семей! Вы просто делаете свою работу. Причем опять же не потому, что «так надо», как говорится, а просто, просто – вообще безо всяких причин. Это такая игра. Диверсионно-разведывательная. Обычное вредительство, умноженное на современнейшую научно-техническую базу. Игра, словом. Разведка – это сложная партия блестящих игроков-автоматов. Роботов. Мы – роботы, бездушные игроки, живых людей нет для нас. Вокруг? Да это шахматные фигуры! И только! Да нет! Что я говорю! Фигуры – это крупные личности – президенты, короли, начальники Генштаба, министр обороны… Они – фигуры, деревянные шахматные фигуры! А офицеры – вроде нас с вами, полковник да капитан, – это для разведки не фигуры, не тузы, не козыри. Это просто дрова. Их берут и колют. На допросах. И в печь потом. Или в дерьмо. И ничего личного. Вот это-то и есть – разведка!
– Ну до чего ж заманчиво! – расхохотался Аверьянов. – Расколют – и в печь! Или в дерьмо. И не во имя великой цели, спасения или идеи, а «просто – вообще безо всяких причин»! Одуреть.
– Я так специально строю разговор, чтоб вы не обольщались. Когда в дерьмо сознательно лезешь, в голове сквозняк свищет.
– Н-да? – Коля подозрительно глянул на полковника. – А по вас сразу и не скажешь…
– Ага!
– Да нет, что вы с дерьмецом – это сразу заметно, конечно.
– Хамишь, капитан?
– Да нет пока вроде, – пожал плечами Аверьянов. – Я думал всегда, что разведчики – это несгибаемые борцы за идею. Работающие в самом сердце неприятеля, чтобы родная страна спала спокойно!
– Ну, будет, будет! Начитались муры.
– С практикой у меня не густо. Не могу спорить.
– Это дело поправимое, – улыбнулся Астахов. – Раз вы теперь с нами.
– А я теперь с вами? – искренне удивился Коля.
– Нет? – удивился, в свою очередь, полковник.
– Я должен подумать. Задача поставлена, техника, средства – понятны… Надо подумать.
– Не надо думать, капитан, – сухо сказал Астахов. – Вы уже слишком много узнали. Я ясно говорю?
– Вы хотите дать мне понять, что у меня уже нет выбора?
– Да нет, выбор есть. Только между чем и чем – вот в чем вопрос. Знаете, как товарищ Христос сказал: «Кто не с нами – тот против нас». Против! А против – это… Ну, вы сами понимаете…
– Догадываюсь. Вы намекаете на физическое устранение. Носитель государственной тайны особой важности. Либо я работаю на вас, либо меня – в распыл.
– А ты догадлив, капитан, – улыбнулся Астахов. – Только я ведь этого не говорил, заметь. Это ты сам сказал, верно?
– Верно. А я смотрю, мы уж на «ты» перешли? А что тогда «капитан»? Если люди – дрова, то отдельный человек – полено? Или чурка?
– А вот ерепениться, капитан, не надо. Не к лицу.
– Но это вы серьезно, что люди – дрова?
– Обычные люди? Конечно!
– И мы вот? И вы? И я?
– Да уж сказал же!
– Здорово! А можно я остановлюсь отлить, товарищ полковник?
– Ну зачем? Зачем такой тон, капитан? Ведь мы сработаемся, я ж чувствую. Вон, тормози, я тоже с тобой – за компанию…
Выйдя из машины, Аверьянов погрозил Астахову пальцем:
– На этой стороне нельзя пи2сать, товарищ полковник.
– Это почему?
– Запрещено! Идемте на ту сторону.
Перейдя встречную полосу пустынной трассы, офицеры встали лицом к лесу, слегка сойдя с дороги.
– А какая разница? – не унимался Астахов. – Тут лес, и там лес. На той стороне мочиться, на этой ли…
– Разница есть. Немалая, – уверенно кивнул Аверьянов. – Чуть погодя поймете.
Справив нужду, они снова пересекли шоссе, подойдя к автомобилю слева.
Аверьянов сел за руль и, ожесточенно хлопнув дверью, нетерпеливо забарабанил пальцами по рулю, ожидая, пока полковник дойдет до правой передней двери. Обойдя автомобиль и дернув ручку, Астахов обнаружил, что дверь заперта.
– Эй! – Астахов постучал по стеклу костяшками пальцев. – Чего ты запер-то?
Николай показал ему молча – обойди, дескать, подойди ко мне, к окну, поближе, – что скажу-то…
Обойдя вновь капот «опеля» – теперь уже в обратную сторону, справа налево, – капраз склонился к окну водителя:
– Очумел, что ли?
Аверьянов опустил немного стекло – пальца на три:
– Вот вам и разница – между правой и левой обочиной шоссе. От левого кювета до машины ближе мне. Поэтому я внутри, а вы – снаружи. Поняли теперь?
– Я не понял, чего ты добиваешься!