Варяжский десант

Опустившись на колени, старик поднял обезумевшие глаза к небу и душераздирающе завыл, глядя на луну.

Бьярни резко встал, огляделся. Все сидели совершенно неподвижно, словно окаменев.

Только языки огня по-прежнему плясали, обнимая стволы и крупные сучья в костре.

Шум прибоя. Редкие потрескивания в костре.

И вой. Вой, леденящий душу.

Сам не зная зачем, Бьярни решительной, смелой походкой подошел к туеску, упавшему возле основания скалы и, оглядев место падения, подкинул слегка ногой кусок мозга оленя, вылетевшего из туеска при падении.

– Старик мозги от горя потерял, смотрите! – прокомментировал свою находку Бьярни, но никто не рассмеялся в ответ на его остроумную шутку.

Пауза слишком затянулась.

– Ну?! – свирепо крикнул Бьярни, перекрывая вой, несущийся, казалось, с небес. – Пейте! Ешьте! Первый раз, что ли?

Люди задвигались, выведенные из оцепенения злобой, прозвучавшей в крике Бьярни.

Вой старика вдруг оборвался, словно его выключили, и в тот же самый миг в двух шагах от Бьярни раздался страшный, тяжелый шлепок с хрустом.

Отпрыгнув и оглянувшись, Бьярни увидел на гальке старика, лежащего на животе, раскинув руки. Старик еле заметно попытался погрузить концы своих пальцев в гальку, но это ему не удалось.

«В крупную гальку трудно впиться пальцами, – подумал Бьярни. – Галька – это тебе не песок».

Придя, видно, к такому же выводу, старик оставил попытки и, распрямив пальцы, замер. Между белоснежными густыми усами его и бородой запузырилась какая-то розово-алая рванина вперемешку с оранжево-красной кровяной пеной.

«Никогда такого не видел, – подумал Бьярни. – Легкие изо рта полезли. Вот это да! Ну и…»

Его размышления вдруг прервал короткий тяжелый звон в ушах, от которого тьма мгновенно закрыла ему глаза. Звон был такой сокрушительной силы, что Бьярни сразу почувствовал, что от него, от звона, раскалывается голова, его рвет, он не может удержаться от мочеиспускания с одновременным бурным справлением большой нужды.

Из Бьярни брызнуло все, что только могло брызнуть.

Бьярни даже не смог устоять на ногах – в глазах беспросветный мрак, резко тянет назад… нет, вбок… вперед… повело, не сохранить равновесия – ведь ничего не видно, ничего, ничего!

Не видно совсем, ничего!

Конечно, ведь кровь из его расколотой напополам головы уже залила все лицо, а правый глаз, лопнув, вытек наполовину и перемешался своим студенистым прозрачным телом с серовато-белесой, выдавленной ударом правой частью мозга.

Сверху, со скал, летели огромные камни.

С моря, от многих десятков пирог – легких, каркасных, обтянутых шкурами тюленей лодок, – несся поток стрел с каменными наконечниками…

Минут через десять все было кончено.

Несколько сотен аборигенов, спустившиеся со скал и высадившиеся в бухточку с пирог, собирали добычу, заодно приканчивая раненых.

Больше всего их интересовало оружие: они еще не знали металла и не умели качественно обрабатывать дерево. Даже такая ерунда, как буковая рукоять меча с вживленной в нее серебряной проволокой – для красоты и лучшего сцепления с рукой, – приводила их в неописуемый восторг.

Увлеченные сбором добычи, они слишком поздно заметили, что прилив приподнял недостаточно далеко вытащенные на берег ладьи…

Хватившись, аборигены успели поймать и вернуть к берегу только два корабля непрошеных гостей.

Среднюю ладью, старую и немного кривую, вернуть не удалось. Самые сильные охотники на четырех пирогах догнали ее в море и даже поднялись на борт, но справиться с гигантским парусом, который они увидели впервые в жизни, не смогли.

Мертвый седовласый старец с широко открытыми голубыми глазами – один из незваных гостей, сидевший на палубе-днище, спиной к сараю, рядом с колодой, – помочь им ничем не мог.

– Счастливый, – сказал обнаруживший его охотник Козодой, накрыв старику голову шкурой, как того требует обычай. – Сам умер. Прожил жизнь до конца!

Остальные охотники приложили пальцы к щекам, отдавая должное Уснувшему: боги позволяют уснуть навсегда только лучшим; обычных людей, не дав им дожить до конца, боги беспощадно убивают.

Ладью отнесло уже довольно далеко от бухты, она вышла из-под прикрытия прибрежных утесов. Ветер отжимал ее все дальше в океан.

О том, чтобы вернуть ладью с помощью весел, не снимая паруса, не могло быть и речи. Снимать паруса скрилинги не умели, а времени на обучение не было.

Дожидаться же смены ветра было смертельно опасно – в конце лета ветер с берега, ветер бога Аршву, мог дуть и три, и четыре, и восемь дней кряду. За это время их отнесет на самый Край, то есть туда, где океан рушится гигантским водопадом в Бездну, в страшное Царство мук и безумия.

Оставалось одно: обыскать корабль незваных гостей и, забрав все самое ценное, покинуть борт, предоставив ладью океану. Сделать это надо было как можно быстрее – крепчающий ветер мог не пустить назад даже легкие пироги.

Аборигены знали, что при ветре Аршву им придется грести изо всех сил все утро и весь следующий за ним день; только при приходе нового ночного мрака им суждено, возможно, достигнуть родного берега на тяжело груженных добычей пирогах.