Варяжский десант

– Ну, успокоила! – ехидно хмыкнула старушка. – Да русские сейчас еще больше взрываются. Лишь бы всего этого не видеть. И как раз, кстати, на пустырях да в пустых туалетах взрываются, чтобы других не задеть. Деликатно.

– Шутите?

– Какие шутки? Вон, месяц назад две учительницы из Углича приехали, взорвались тут – десять мешков битой кафельной плитки-сантехники я потом вынесла… Неделю разогнуться не могла.

– Но зачем они это сделали?

– Да чтобы власть услышала. Из Углича – в Москву, а здесь – ба-бах!

– В газетах не было, – подозрительно сообщила Катя.

– Про это не печатают. Запрещено. Просто в Угличе повысили учителям зарплату на двадцать процентов: была зарплата ноль, а стал теперь тоже ноль, но уже ноль потолще.

– Ну, бабушка, нам на пять минут всего, – взмолилась Катя. – А потом, у меня вон, смотрите, никакого пояса нет. Как я взорвусь?

– Я не знаю, как ты взорвешься. Это твоя забота, внученька. А моя забота – вниз тебя не пускать!

– А если я здесь подорвусь?

– Здесь? Здесь взрывайся. Здесь потому что и меня вместе с тобой в клочья разорвет. Ну, значит, убираться тут, штукатурку таскать, после ментов, фээсбэшников полы вытирать – приедут, натопчут, – это уже все другим достанется. Здесь – пожалуйста. А там, я сказала, – не смей!

– Да не собираюсь я взрываться, поймите же вы, наконец! Нам только умыться!

– О-о-о-о! «Только умыться»! Всего лишь! Да ты знаешь ли, внученька, сколько раз меня уже умывали, умыли?! Уж тысячу раз. И с пенсией, и с льготой, и с квартирой.

– Хорошо. Пусть она одна идет, а я здесь ее подожду.

– Вот так – пожалуйста! – согласилась старушка-консьержка.

– Иди, Олена. Умой лицо как следует!

* * *

Из умывальной был виден ряд кабинок, почти все свободны – над ручкой зеленая черточка.

Только одна кабинка была занята – над ручкой красный флажок.

Посмотрев на себя в зеркальце, Олена ужаснулась: ну надо же, как лицо распухло от слез!

Ополоснуть лицо не удалось: трубка над умывальником не имела мастерски приделанных к ней привычных белых звездочек, которые нужно было крутить, добиваясь нужной теплоты и силы искусственного родника.

Здесь над носиком родника торчала блестящая большая ручка, как у ложки, но покрепче, причем только одна ручка, а не две, вдобавок же еще и без черпала. Вместо того чтобы держать черпало, ручка ложки перерастала в блестящий железный толстый пенек. Из этого же пенька выходил и длинный носик родника.

О таком роднике ей никто никогда не говорил.

Наверное, надо взяться за этот рычаг и что-то с ним сделать. Но что? Алеша вчера сказал ей: «Не знаешь – не трогай», когда она начала обычной железной вилкой расковыривать электрическую розетку дома, на стене, на кухне, – чтобы дырки в розетке стали побольше и чтобы холодильник тоже смог бы включаться в нее и высасывать из нее «лек-тричество», а не только маленький кухонный телевизор.

Алеша сказал «Не знаешь – не трогай» после того, как вилка, которой она ковыряла розетку, вдруг укусила ее, как змея, даже больнее змеи, и обожгла один палец.

Не знаешь – не трогай!

Олена задумалась – как поступить?

– Коля, я умоляю… – вдруг донеслось из запертой кабинки. – Не надо так… Мы так не договаривались…

Олена похолодела.

– Коля, не делай мне больно. Прошу!

Олена стремительно перенеслась из умывальной к запертой кабинке и дернула ручку.

Заперто!

– Коля, давай еще раз… Давай попробуем начать сначала…

Олена легла на пол в метре от кабинки – чтобы змея-соперница не смогла ударить по лицу ногой – и, прижав щеку к полу, заглянула под запертую дверь.

– А вот так, Коля, можно, да!.. Мне так приятно это, Николай, ты никогда не сможешь себе представить, что испытывает женщина… Нет, Коля, ты себе не представляешь…

Олена увидела в щели под дверью пару женских ног со спущенными на них трусами. Мужских ног она не увидела: в глазах у нее были только женские трусы, трусы расплылись, она потеряла сознание.

* * *

– Ну, чего-то там твоя застряла… – вздохнула старушка-консьержка.

– Сходите, бабушка, посмотрите, – попросила Катя – Она, сестренка моя, очень дикая. Из такой дыры приехала, не приведи господи.

– Не могу я тебя тут одну оставить. Я уйду, а ты взорвешься.

– Давайте тогда вместе сходим.

– Вместе? – Старушка задумалась. – Вместе можно. Не вопрос.

Олена лежала на полу в метре от кабинок на животе, уткнувшись скукоженным от высохших слез лицом в сизые мраморные разводы кафельной плитки, устилавшей пол общественного туалета.

– О боже!

– Тогo сестра-то твоя…

– Что с ней?! – Катя села на колени рядом с Оленой и попыталась перевернуть ее бесчувственное тело на спину.

Занятая кабинка открылась, из нее появилась женщина, продолжающая разговор по мобиле:

– Теперь, Коля, я узнаю тебя, каким ты был в студенческие годы…

Перешагнув как ни в чем не бывало через Олену, женщина вдруг остановилась как вкопанная, затем вернулась и с любопытством стала наблюдать, как Катя кантует Олену.

– Как интересно! Наверное, девушка от любви отравилась.

– Надо «скорую» срочно!