Варяжский сокол

Борислав Сухорукий, успевший побывать на Большом ганском кругу, от участия в массовых казнях благоразумно уклонился. Кровавые зрелища его не пугали, а вот времени было жаль. Ему еще многое предстояло сделать, дабы оборвать все концы, крепко связывающие его с прошлым, о котором в нынешнем положении лучше всего забыть. Ибо известность Паука в определенных кругах становилась обузой для бека Борислава – ближника нового кагана. Будучи человеком предусмотрительным, Сухорукий прежде всего проследил, чтобы люди, осведомленные о его близости с Хабалом, как можно раньше покинули этот мир. Особых трудностей здесь не возникло, ибо Паук знал все итильские притоны и тайные логова главарей городского преступного мира. С помощью выделенных сестричадом Карочеем мечников он сумел буквально за три дня выловить и уничтожить практически всех. За исключением одного и самого опасного – гана воров Бахтиара. Этот налим все время ускользал у Паука между пальцев, доводя последнего до белого каленья. Хазары, уставшие от долгих бесполезных поисков, наконец возроптали, и беку Бориславу пришлось их отпустить. Черт с ним, с Бахтиаром, этот ублюдок либо залег на самое дно, либо вообще покинул Итиль. А Сухорукому самое время было заняться своими денежными делами. Надо отдать должное сестричаду Карочею: он щедро поделился с дядькой кушем, сорванным с уважаемых рабби. На долю бека Борислава пришлось около ста тысяч денариев. Впрочем, плата дана по трудам. Булава была преподнесена Обадии на золотом блюде и с таким изяществом, что никто не мог впрямую предъявить ему обвинений в отцеубийстве. Получив власть, рахдониты, надо полагать, сумеют быстро возместить понесенные убытки. Что же касается Борислава, то он со своим золотом, пусть и неправедно накопленным, становился одним из самых богатых и влиятельных людей в Хазарии. Осознание этого факта не могло не греть душу Паука, долгое время проведшего в подполье. Надо сказать, что он не потерял это время даром, и сейчас, прикидывая в уме, какими средствами располагает, Борислав пришел к выводу, что вполне способен потягаться на поприще ростовщичества с самим рабби Иегудой. Единственным отличием между уважаемым рабби и Пауком было то, что золото первого крутилось по всему миру, а золото второго пока лежало мертвым грузом в многочисленных схронах, разбросанных по окрестностям Итиля и в самом городе. О некоторых своих схронах Борислав уже подзабыл и сейчас с интересом перечитывал заветный пергамент, хранящий информацию о всех его сокровищах. Занятие это оказалось столь увлекательным, что Паук на какое-то время утратил контроль над окружающей обстановкой. И появление в его тайном логове молодого человека стало для него неприятным сюрпризом. Борислав вздрогнул от неожиданности и схватился здоровой рукой за рукоять меча.

– Подсчитываешь барыши, Сухорукий? – спокойно спросил вошедший, без церемоний присаживаясь к столу.

– Тебя прислал бек Карочей?

– Нет, Паук, меня прислал кудесник Сновид. Пришла пора вернуть упыря в Навий мир, откуда он вырвался на нашу беду.

Когда-то давно, почти в другой жизни, Сухорукий знал человека, сидящего сейчас перед ним, а потому, порывшись в памяти, он его опознал, хотя и с большим трудом. Все-таки десять минувших лет сильно изменили внешность не только сына князя, но и сына смерда.

– Шутишь, сын Данбора.

– Боготуры не шутят с упырями, Паук. Ты сам взял себе это имя. Под этим именем ты и уйдешь из нашего мира, чтобы даже тень твоей вины не упала на славный род, имевший несчастье дать жизнь одному из самых опасных гадов на свете.

– Я тебе заплачу, Осташ сын Данбора, – горячо зашептал Борислав, приподнимаясь со своего места и нащупывая ногой рычаг потайного хода. Ему осталось всего одно мгновение, чтобы ускользнуть от смерти. Тело Паука действительно рухнуло в открывшийся люк, но голова осталась лежать на столе, заливая кровью драгоценный пергамент. Осташ брезгливо вытер этим пергаментом меч. Золото Паука его не интересовало, тело тоже, а вот о голове следовало позаботиться. Он взял ее за волосы, завернул в подвернувшийся кусок материи и небрежно бросил в холщовый мешок. А потом вытащил жертвенный нож и прочертил на столешнице извилистую черту. След ползущего гада, оборванный боготурской рукой. Стальной клинок воткнулся как раз в то место, где у змеи была голова. Теперь Пауку не будет покоя и в Навьем мире, где, по слухам, презирают безголовых.