Варяжский сокол

– Так чего только меж братьями не бывает, – вздохнул Смышляй. – Вон княжич Сидраг сын Драговита на своего дядьку Трасика руку поднял. А каган Славомир хоть и осудил Сидрага, но ободритскому князю его не выдал. У Трасика, говорят, рыльце в пушку. И хотя был он в те времена совсем юным, но помог конунгу Готрику и лужичам овладеть стольным городом ободритов Рериком. Князя Годлава взяли в плен и повесили во славу Одина, а князя Драговита, вырвавшегося из горящего города, настигло проклятие Чернобога. От него-де он и умер в страшных мучениях. Сидраг же утверждает, что его отца отравили. А проклятие Велеса здесь ни при чем. Дело, конечно, темное, но смерть братьев послужила к выгоде нынешнего князя ободритов. Матерью Трасика была княгиня Синильда, из рода лужицких князей, вот она и подсадила сына на ободритский стол. А у данов на Драговита и Годлава большой зуб имелся: за два года до тех событий братья вчистую разорили их столицу.

Драгутин слушал Смышляя с большим вниманием. Нельзя сказать, что в Арконе пришлого боярина встретили без чести, но и почета тоже не оказали. Несмотря на все старания Буривоя, посольство с юга не приняли пока ни каган Славомир, ни кудесник Велимир. Впрочем, обижаться на такое невнимание не приходилось. У Драгутина не было полномочий от отца, ибо великий князь киевский Яромир не спешил рвать отношения с Турганом. Той же линии поведения придерживался и стареющий радимецкий князь Всеволод. И только князь Гостомысл осмелился возвысить голос против нарастающего всевластия хазарского кагана. Впрочем, земли новгородские лежали слишком далеко от Итиля, столицы каганата, и Гостомысл мог себе позволить своеволие. К сожалению, князь Новгорода был в плохих отношениях с верховным вождем ругов, и его слово мало что значило в Арконе. Пока Драгутину удалось поговорить только с ближником Славомира боярином Родегастом. Ничего важного Родегаст ему не сказал и ничем существенным не обнадежил. Славомир размышлял, ибо положение Варгии не было столь уж безоблачным, а власть кагана ругов ограничивалась своеволием князей и родовых старейшин. У Драгутина создалось впечатление, что руги больше озабочены происками Каролингов, создавших стараниями Карла огромную империю на западе, чем усилением кагана Тургана и его союзников рахдонитов на юге. Драгутин на всякий случай намекнул Родегасту, что союз Каролингов и хазар не такое уж безнадежное дело, как это кажется ругам. И к этому союзу вполне может примкнуть Византия, давно острившая зубы на земли славян. В ответ Родегаст лишь посоветовал боярину встретиться с братьями Рериками, вожаками немалой дружины, которые, возможно, захотят помочь попавшим в беду радимичам, вятичам и полянам. Поначалу Драгутин воспринял слова Родегаста как насмешку, но сейчас, слушая Смышляя, пришел к выводу, что дело, видимо, обстоит не так просто, как ему казалось поначалу.

– Трасик сильно мешает кагану?

Купец в ответ на заданный в лоб вопрос боярина развел руками:

– Так ведь ободритский князь смотрит в рот Людовику Тевтону, внуку императора Карла, а это никак не может устраивать кагана Славомира.

Драгутин знал о раздорах в стане Каролингов. После смерти императора Карла его сыну Людовику Благочестивому не удалось удержать всю полноту власти в руках. Против него восстали собственные сыновья: Людовик Тевтон, Пепин и Лотарь. Они, объединив усилия, почти разорвали на части созданную дедом империю. Если верить Родегасту, каган Славомир приложил руку к разжиганию вражды между Каролингами. Однако даже распавшаяся на куски империя представляла серьезную опасность для Варгии. Особенно непримиримо был настроен Людовик Тевтон, земли которого вплотную подходили к землям славян на Эльбе. Именно здесь, близ бывшей границы Римской империи лимеса, следовало ждать прорыва тевтонов. Удержать их могли лишь объединенные усилия всех славянских племен. А вот единства как раз и не было. Многие князья не отказались бы последовать примеру Трасика и получить из рук Людовика Тевтона титул если не герцога, то хотя бы графа. При таком раскладе князь ободритов не просто мешал кагану: он мог стать могильщиком общеславянского дела и погубить надежды славян на лучшую долю не только на Эльбе, но и на Руте.

– Я хочу повидаться с Рериками. – Драгутин вопросительно посмотрел на Смышляя.

– Как скажешь, боярин, – с охотою подхватился с места купец. – Тем более что дом их недалече. Я, пожалуй, сам пойду. А то челядина за княжичами посылать неловко. Обидятся еще. Варяги – люди гордые.

Буривой проводил взглядом Смышляя и обернулся к Драгутину, в его серых глазах промелькнула насмешка.

– Решил помочь сиротам, боярин?

– Не столько сиротам, сколько кагану Славомиру. Ему нужен город Микельбор, а самому столкнуть со стола князя Трасика неловко. Ибо за Трасиком стоят тевтоны. А мы здесь люди пришлые. Погуляли на чужом пиру и отвалили к родным берегам.

– А сдюжим? – засомневался боготур Осташ. – Все-таки чужая сторона. Тут и опереться не на кого. А каган в случае чего от нас отречется.