Варлок #7 - Новая угроза

Единственное, что меня пока удерживало от этого шага, – понимание, что подобные действия с моей стороны гарантированно развяжут самую настоящую войну. Урод не высовывал носа из границ Речи Посполитой, а сами поляки очень быстро окончательно легли под Либерократию. И если на них самих американцам было плевать, то Кетцалькоатль являлся для них ключом доступа в Эллуриан. Так что предпринимать какие-нибудь действия следовало только при наличии железных доказательств в вине крылатого змея.

– О чем ты хотел поговорить? – спросила мама, когда мы обосновались в отдельном кабинете ресторана «Русское поле» и сделали заказ. – Не волнуйся, здесь нас никто не услышит. Это заведение принадлежит князю Шаламову, а тот весьма щепетилен в вопросах безопасности.

– Последнее, чего я боюсь, – это то, что меня подслушают, – отмахнулся я, занятый другими мыслями.

– А зря, – мама подцепила кусочек лосося с тарелки. – Судя по всему, дед тебе кое-что рассказал. И я надеюсь, ты понимаешь, что церковь – это не те, кого можно игнорировать. М-м-м… тут прекрасный повар. Может, сманить его? Князь, конечно, обидится, но роду Ефимовых свой шеф пригодился бы.

Ну… да. Мама хоть и демонстративно не принимала участия в наших делах и вообще была баронессой, но все же относилась к моему роду. И, как по мне, просто не желала бодаться за главенство с цесаревнами.

– Значит, это правда? – я проигнорировал вопрос о поваре. – Но не вся, так?

– К сожалению. Ты не представляешь, как я хотела бы, чтобы вы все прожили обычную жизнь, без всего этого, – мама отложила вилку и вдруг расплакалась. – Это моя вина. Все из-за меня. Если бы не этот проклятый дар, ничего бы не случилось. Как же я его ненавижу!

От неожиданности я поначалу опешил, но быстро пришел в себя и кинулся утешать маму. Крепко обняв, прижался к ней, как делал, когда был маленьким, и принялся убеждать, что она ни в чем не виновата. Да я никогда ее и не винил в случившемся. Но особенно мне резануло по сердцу, что я ни разу до этого не видел маму вот такой, плачущей навзрыд. Она всегда была сильной, куда сильнее отца, который мог и сорваться в истерику, и в бутылке обиду утопить. И сейчас мне просто невыносимо было видеть ее слабость.

– Всё, всё. Я уже успокоилась, – прошло немало времени, но мама наконец прекратила лить слезы и улыбнулась. – Пусти, мне надо умыться. Закажи пока десерт и чай.

Пока она приводила себя в порядок, я вызвал официанта. Честно говоря, произошедшее меня неслабо ошарашило. Не проявлением чувств, а тем, что мама назвала себя виновной в произошедшем. Честно говоря, до этого момента я считал, что ее участие ограничивалось стиранием памяти об обряде. Сейчас же я уже не знал, во что верить. Но если я чему и научился у сестер-цесаревен, так это не рубить с плеча.

– Извини за сцену, – мама вернулась похорошевшая и без каких-либо следов произошедшего. – Слишком долго я носила это в себе. И расскажу тебе все, как было, без утайки, а ты, если сможешь, прости меня.

– Ты меня пугаешь, – я улыбнулся, показывая, что это шутка, – я тебя ни в чем и не виню. Просто хочу знать правду.

– Ладно, начну с самого начала. Ты не знаешь, но на самом деле я сирота. Родители нашли меня на улице в возрасте примерно двух-трех лет, – мама буквально выдохнула эту фразу, словно кидаясь вниз с обрыва. – Кто я и откуда, установить не удалось, поэтому мама решила удочерить меня, а отец согласился. Своих детей у них не было.

– М-да, – я потер лоб, – внезапно… Такого я даже не ожидал.

– Это в целом неважно, но я не хочу, чтобы остались какие-нибудь недомолвки, – мама не собиралась отступать. – Дар… мой пробудился рано, отчего я росла довольно нелюдимым ребенком. Ты знаешь, бабушка с дедушкой люди науки, немного не от мира сего, поэтому с ними я еще могла общаться, а вот с другими… Слишком рано мне стало известно, что у каждого есть своя темная сторона. Людей держит закон, обычаи и привычки, но в мыслях… там все такие, как есть. Со всем своим дерьмом!

– Да уж, – пусть у меня и не было способности читать мысли, но о темной стороне я знал.

Можно сказать, прочувствовал на своей шкуре. Дети вообще жестоки, а уж поиздеваться над инвалидом, над тем, кто не может дать сдачи, это так весело.

– Тебя нельзя винить за это. Ты же не специально, – добавил я.

– Да, я тогда плохо умела контролировать дар. Как раз был повод научиться, – мама грустно улыбнулась, – так что нет худа без добра. Но первая подруга появилась у меня только в институте. И то ее сложно было назвать близкой. Скорее так, товарищ. Может, чтобы избавиться от одиночества, я и начала ходить на всякие акции и митинги. Причем мне было по большому счету все равно, за что или против кого. Лишь бы побольше искренне верящего в это народу вокруг. Знаешь, у толпы есть особое свойство, она растворяет каждого индивида, формируя некий квазиживой организм с собственным разумом. Простеньким, но зато, ощутив себя его частицей, я в кои-то веки была не одна.

– Там ты и встретила отца, – перевел я тему, чтобы отвлечь маму от грустных воспоминаний.