Впрочем, удалось кое-что выяснить. Если мой общий уровень силы при открытой Аджне был неотличим от того, что я чувствовал с ней месяц назад, то неведомым мне образом более низкие чакры резко просели. Некая сосущая боль, появляющаяся прямо за сердцем, как будто полностью поглощала потоки других чакр. Даже шестнадцать потоков гортанной Вишуддхи, пятой чакры человеческого организма, исчезали без следа… в то время как девяносто шесть лепестков следующей я чувствовал целиком и полностью.
Была у меня крамольная мысль, пойти подальше на полигон и врубить Сахасрару – седьмую, теменную чакру… проверить, как идёт ток её девятисот семьдесяти двух потоков. Но как-то решил не рисковать, а лучше по возвращению в колледж обратиться за помощью к врачам. Или сразу к самому герцогу Сафронову…
– Сяду? – спросил Пётр, приближение которого я почувствовал заранее.
– Валяй, – ответил я.
Парень устроился рядом, поставив перед собой на землю мятую пластиковую бутылку, заполненную мутной коричневатой жидкостью. Какое-то время мы сидели молча, а затем чукча сказал:
– Нам присудили техническую победу. По радио объявили.
– Правда? – спросил я чисто для того, чтобы поддержать разговор. – Что ещё сказали?
– Да больше ничего, к новостям из Либерократии перешли, – ответил он. – Здесь единственная трансляция, которая нормально ловится, кроме турецких, идёт с какого-то американского корабля.
– А наши? – я удивлённо посмотрел на него.
– Вчера работали. А сегодня с утра скрипят и хрипят, – вздохнул он. – Сеть, кстати, тоже отсутствует.
– Ты английский знаешь?
– Угу…
– А я нет… – я опять уставился на горизонт. – Читать могу вроде, а на слух не воспринимаю.
– Это… – Пётр замолчал и продолжил только спустя минуту: – Спасибо.
– М-м-м? – я даже не посмотрел на него, думая, что он говорил про бой с огненным магом.
– За то, что… тогда. В первый раз. Не уничтожил меня. Ты же мог?
– Мог, – ответил я, вздохнув. – Но обещал не делать.
– Вот…
– Ты мне тогда сказал, – напомнил я, – что проиграл только потому, что я не сражался в полную силу.
– Я… – парень опять замолчал. – Должен же я был что-нибудь сказать.
– Лишь бы ляпнуть?
– Можешь считать так, – он поморщился. – Даже зайцу хочется оправдаться за то, что он попался волку. Или… как там у вас, русских, говорится: «Плохому танцору пол мешает?»
– Не прибедняйся, – я легонько ткнул его локтем. – Боец ты неплохой. Очень неплохой. Просто на силу свою слишком полагаешься.
– Я так привык… – ответил он.
– Ну так отвыкай. Всегда найдётся кто-нибудь сильнее. По себе знаю. – Я повернулся к нему. – Как там твоя Гюльчатай? Ты же навещал вчера девчонку в госпитале?
– Угу. Дырку зарастили, но она ещё очень слаба.
– Понравилась? – я хитро посмотрел на парня.
Он какое-то время помолчал, а затем вздохнул и отвернулся, всем своим видом показывая, что не намерен развивать эту тему. Пётр, хоть я его и знал очень недолго, не производил впечатление влюбчивого человека, и вот надо же… запал на довольно невзрачную, на мой взгляд, девчонку, да к тому же турецкую рабыню. Парень, которого, в отличие от меня, не стали обременять повторной бумажной работой, по рассказам Касимовой, провёл вчера весь день у её постели, да и сейчас, похоже, только-только вышел из госпиталя.
Причём, как мне показалось, подобные чувства у нашего «шамана» возникли в первый раз в жизни и были для него самого большой неожиданностью. Уж больно смущённым и растерянным выглядел наш чукотский «Ромео» и мило краснел, глядя на свою турецкую «Джульетту». Вот только было похоже, что девушка вовсе не разделяла внезапно вспыхнувшей в иностранце страсти. Она просто лежала в своей постели, словно кукла, глядя по большей части в потолок, и почти никак не реагировала на окружающих.
Когда Йишик очнулась и, по мнению врачей, была в состоянии дать показания, меня тоже пригласили в палату, вроде как на очную ставку, так что я имел возможность наблюдать за бесплодными попытками следователей получить от рабыни внятный ответ хотя бы на один из имеющихся у них вопросов.
Складывалось впечатление, что эта огненная магичка просто-напросто не умела нормально говорить. Девушка, внимание которой удалось привлечь только после упоминания имени Аллаха и её хозяина Сулеймана Язеджи, вроде как понимала, что ей говорят, и даже как-то оживилась, однако на всё упорно повторяла только своё имя, а затем выдавала какую-нибудь произвольно взятую строчку из Корана, так, словно бы это могло удовлетворить интерес дознавателей.
На Петра, тоже присутствующего при этом, она даже не смотрела, хотя парень даже периодически порывался взять её за руку, впрочем, один из турецких представителей тут же посоветовал ему этого больше не делать. Так что, по словам Леночки, отлёживавшейся вчера большую часть дня в соседнем временном боксе и, собственно, раскрывшей мне глаза на странное поведение парня: «Этот эскимос просто сидел рядом с её кроватью и тихо что-то подвывал! Я не уверена, но, походу, он пел! Только я такого странного языка никогда не слышала!»