Вармастер. Боярская стража

Пока Ромашкевич изучал текст и проверял подлинность — перстнем, надо же, я смотрел на его погоны. Светло-зеленые, с одним просветом — тонкая красная полоска, делящая погон вдоль на две равные части; четыре маленьких звездочки, а также буква с вензелями настолько заковыристыми, что мне ее даже не расшифровать.

Еще одна моя головная боль — со званиями, тут их непривычно много. Уже знал, что есть одинаковые старшинством штабс-капитан в пехоте, а штабс-ротмистр в кавалерии. При этом в Отдельном корпусе пограничной стражи, например, звания как в кавалерии — корнеты и ротмистры, а вот в мобильном, казалось бы, Дозоре — нет. Звания у патрульных сохранились пехотные, так как в отдельные дозорные корпуса было преобразовано большинство егерских полков.

Ромашкевич уже свернул бумагу-рекомендацию, показал мне и убрал к себе в карман. Оставляет для отчета, Зверев предупреждал — штабс-капитан сейчас, по согласованию, официальную услугу Академии оказывает, проводя у курсантов, то бишь у меня, практику.

Некоторое время ехали молча. Бойцы в машине на меня посматривали внимательно, пусть и ненавязчиво. Уверенные в себе парни, все кого вижу — так же ненавязчиво оглядываясь, обер-офицеры. За рулем прапорщик, рядом с ним на пассажирском месте поручик, в кузове сзади тоже не рядовые. Слишком присматриваться не стал, оборачиваться не очень удобно с отсутствующим видом, так что уже оглядывал машину.

Простенько, по-военному, немного архаично от привычного — мало приборов, тонкий широкий руль, дополнительно кустарно обмотанный кожаной оплеткой как в старых советских автобусах, потрепанная обивка сидений, много железа.

Оружия тоже много. Одних пулеметов два штуки — один на станке сзади, с широкой трубой ствола и массивным ребристым диском сверху. Тот самый пулемет Льюиса «под трехлинейный патрон», который мне каптенармус сватал — такой же у Сухова был в фильме «Белое солнце пустыни». Еще один пулемет, поменьше, в ногах у поручика на переднем пассажирском месте. У этого ствол привычный, не такая труба, но с широким конусовидным раструбом пламегасителя и массивными сошками, на которые поручик локтем опирался.

Вскоре справа показался один из опорных пунктов, с истрепанным имперским флагом на тонком и высоком флагштоке. Одна из машин вышла из общего строя и ускорившись, оставляя пыльный след, подъехала к проходу в проволочном ограждении. Из кузова подбежавшим бойцам было быстро передано несколько небольших мешков — почта или вкусняшки-табак, а может и то, и то. Машина уже возвращалась в общую колонну, а поручик с пулеметом в ногах, кстати, в этот момент откинул специальную полку, открыл журнал и сделал в нем пометку шариковой ручкой, привязанной витым шнуром. Надо же, здесь все под запись — постфактум вспомнил, что поручик что-то писал и когда я из самолета выпрыгивал. Заметил это я тогда краем глаза, внимания просто не обратил.

Когда бетонные укрепления опорного пункта остались позади, штабс-капитан нарушил молчание.

— Владимир, несмотря на рекомендацию графа Зверева… Не сочтите за оскорбление, но хотелось бы убедиться в ваших возможностях. Если так случится, что мы зайдем в сумеречную зону, жизнь всего моего отряда может зависеть от вас, поэтому…

Да, глаза у меня обычные, похоже это всех озадачивает. Кивнув, я откинул крышку кобуры-футляра и достал маузер. Камни-инклюзы были уже в пазах, так что и оружие, и мою руку объяло оранжевое сияние.

— Благодарю, — кивнул Ромашкевич, заметно удивившись яркости.

Остальные бойцы в машине сохраняли молчание, но заметно приободрились. Все, кроме одного — он сидел на откидной сидушке у борта сзади-сбоку от меня и заметно нервничал. Я заметил это, убирая маузер в кобуру и словно невзначай обернувшись. Первый раз может, мандраж. Хотя… погон как у водителя, с одним просветом и одной звездочкой — прапорщик, не может он новичком быть. Тем не менее, взгляд — особенно при взгляде на меня, бегает.

Вот сейчас, когда я второй раз «случайно» обернулся, ерзая на сиденье, глаза волнующийся прапорщик снова отвел. Или я уже сам себя накручиваю? Так, этот «испуганный» единственный без нормального оружия, только пистолет на поясе. Вместо автомата или пулемета — небольшой чехол, как будто для странного музыкального инструмента. Проштрафившийся писарь из штаба? Музыкант полкового ансамбля, в неудачный момент исполнивший похабную частушку? Ладно, неважно — остальные на его нервяк внимания не обращают, значит ничего особенного не происходит.

— Господин капитан, я ни разу не был в сумеречной зоне, — повернулся я к Ромашкевичу.

— Сегодня мы это исправим, — кивнул штабс-капитан, пристально на меня глядя.

Вот сейчас я мог ошибку сделать. Как вольнослушатель боярин Морозов записан рядовым, но как вармастер занимаю полковничью должность — а значит, по идее, могу обращаться к Ромашкевичу, откидывая приставку «штабс-». Или не могу, и это право доступно только старшим по званию, а не по должности? Или мне надо было сказать «капитан», а не «господин капитан?»