Варшава

Я ворочаюсь на кровати, не могу уснуть. Сердце стучит, в животе ноет, хочется срать. Подушка – твердая, как камень. Я мну ее руками, поворачиваюсь к стене, натягиваю одеяло.

Просыпаюсь, смотрю на часы. Полдевятого. Я не слышал будильника и не помню, когда уснул.

Вскакиваю, надеваю штаны, бегу на кухню. Зажигаю плиту, ставлю чайник.

Тетя Нина выходит из комнаты.

– Вова, ты прасти меня, если што. Я учера, ну это… Я абы-што гаварыла?

– Да. А вы что, не помните.

Она качает головой.

– Не-а, ничога не помню. Ладна, ну ты меня прасти, а? Дурная баба напилась… Прастишь?

* * *

Звоню в квартиру Ивана Петровича. Открывает он сам – в халате и шлепанцах, с недовольным лицом.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, заходи.

Я переступаю порог, достаю из рюкзака второй том Короткевича – брал летом почитать.

– Вот, я у вас брал…

Иван Петрович забирает книгу, кладет на телефонный столик. Я поворачиваюсь уходить.

– Куда? Останься, хоть чаю попей. Вера, Володя пришел!

Вера Сергеевна выглядывает из кухни, улыбается накрашенными губами.

– Здравствуй, Володя, заходи, всегда рады тебя видеть.

Я иду в кухню, сажусь на табурет, Иван Петрович – в кресло в углу. Он берет со стола «Аргументы и факты».

Вера Сергеевна ставит чайник, включает плиту, поворачивается ко мне.

– Ну, рассказывай, как дела, студент.

– Так, нормально. Учусь…

– Да, понимаю, сложно еще что-то сказать – только начало первого курса. А вообще, учиться нравится?

– Более-менее.

– Это хорошо, очень хорошо. Только вот время такое… Что творится – просто жуть. Народ беднеет, цены растут каждый день. Стипендии вам сколько платят?

– Тысячу.

– Ну, знаешь, это еще ничего. У нас вот с Ваней пенсия всего по две тысячи. Представляешь, какая несправедливость? – Я киваю. – Всю жизнь отработали на государство, двигали науку вперед – и такой результат. Ну разве не обидно, а?

– А чего ты ожидала? – резко говорит Иван Петрович. – Я давно, как только этот меченый пришел к власти, понял, что ничего хорошего не будет. Развалил страну, поставил народ на грань выживания. Кто сейчас хорошо живет? Одни только воры и проститутки, извиняюсь за выражение. Вся старая номенклатура у власти – Кебич этот, гнида поганая. Шушкевич – да, нормальный человек, ученый, но что они ему дадут сделать?

– И главное, что обидно – мы то уже свое отжили, – говорит Вера Сергеевна. – А они как будут, молодые? Раньше все было просто – институт, аспирантура, диссертация. А сейчас?…

– Ну, у меня специальность перспективная…

– Какая там перспектива? – Иван Петрович хмыкает. – Не надо никого слушать, послушай меня. Все сейчас учат языки, все хотят за границу. А закончишь – пойдешь преподавать в училище, идиотов учить с одной извилиной. Даже в школу не возьмут – все к тому времени будет занято.

– Ладно, Ваня, ты Володю не пугай. Пусть учится, а там будет видно. Может, еще все образуется.

Вера Сергеевна ставит на стол вазочку с вишневым вареньем и хлебницу с батоном, пододвигает мне чашку чая. На ободке – отпечаток ее помады. Я поворачиваю чашку другой стороной.

Звонит телефон. Вера Сергеевна идет в прихожую. Я чайной ложкой накладываю варенье на хлеб, кусаю, запиваю чаем.

– Это ж надо – дожить до такого, – бубнит Иван Петрович. – Два года назад вышел на пенсию – сто тридцать два рубля, самая большая по тем временам. И на те деньги можно было нормально жить, еще до всех подорожаний. А сейчас разве это жизнь? Так, существование. И главное – уравниловка. Хуже, чем при социализме – кто не работал ни дня в жизни, все равно пенсию получает, рублей восемьсот, а то и тысячу. Слов просто нет…

Его халат расстегнулся, над резинкой трусов висит толстый волосатый живот.

Я допиваю чай, поднимаюсь.

– Я – в туалет.

Иван Петрович кивает головой.

Открываю дверь туалета – и захлопываю, ойкаю. Вера Сергеевна сидит на унитазе, свет не горит.

Иван Петрович орет из кухни:

– Говорил я тебе – не надо на этом экономить, а ты все: «свет подорожал», «свет подорожал»…

Я всовываю ноги в кроссовки.

– До свидания. Спасибо за чай.

* * *

Стою на ступеньках дворца культуры профсоюзов, Белсовпрофа. В семь часов – концерт группы «Ночь», в институте висело объявление.

Внутрь еще не пускают, публика тусуется у входа. Два хиппана в пальто и грубых ботинках чокаются бутылками пива. Девушка-панк обнимает чувака в дерматиновом пальто фасона семидесятых годов. Стриженый пацан в черной куртке хватает за талию девушку, поднимает ее над землей, оба падают. Девушка хохочет, молотит пацана кулаками.

Гаснет свет, на сцену выходит волосатый чувак в очках.

– Типа… Здрасьте. Сегодня у нас вроде как концерт. Группа такая, регги играют или что-то вроде того. Ну, сами услышите. В общем, прошу…

Чувак уходит, выходят четверо ребят. Один садится за ударные, двое берут гитары, третий – бас.

Вокалист поет:

Мы сбежали от ваших страхов
Мы сбежали от ваших советов
Прочь из неуютного мира
Туда, где нас никто не достанет

Чувак рядом со мной передает соседу бутылку водки, отщипывает от батона. Сзади кто-то громко говорит: