Варшавская Сирена

Первая зима, проведенная в Варшаве, оказалась не такой страшной для Анны, хотя ее дед Ианн ле Бон через свою жену назойливо допытывался о состоянии ее отмороженных рук и ног. Анне пришлось разочаровать его, написав, что руки и ноги в хорошем состоянии, даже лучше, чем после мази и чехлов Франсуа, потому что Адам купил ей закопанские фетровые боты, благодаря которым она могла сколько угодно ходить по скрипучему бледно-голубому снегу варшавских парков. «Носите фетровые боты вместо сабо, по крайней мере зимой, и будете такими же здоровыми, как я», — писала она бабке. Ответа она не получала очень долго, пока наконец не пришла открытка от Катрин, высланная потихоньку от родителей, с просьбой больше не вспоминать ни о бретонских ветрах, ни о сабо, потому что этим она только сердит Ианна, им она этим не поможет, а себе навредит, ибо недавно дед назвал ее «красной», да еще умнее экс-консула, раз тот не снабдил свою армию, идущую на Москву, закопанскими ботами. Неужели она в этой скрипящей снегом стране сделала большую карьеру, чем сам Наполеон?

Теперь уже Анна не решалась писать о том, как тесть почти вылечил ее от невралгических болей, или о том, как искрится снег на полях под Константином, она сообщала только о семье Адама, о своей работе и о книгах. Раз только написала об удивительной прабабке, маршальше, — и снова вызвала недовольство, ибо Ианн велел своим женщинам отписать, что ни одна прабабка не может сравниться с той, которую на побережье называют ведьмой из Круазика. Что она, Анна-Мария, не имеет сердца, ибо та ежедневно ходит в дождь и ветер — само собой разумеется, в сабо — смотреть, как растет каштан, посаженный у Атлантического океана именно с мыслью о ней, дочери Франсуа, такой же неблагодарной, как этот лавочник, муж Софи. Наконец, чтобы она как следует проверила, не является ли случайно эта прабабка Адама одной из экс-жен кого-нибудь из императорских маршалов. Правда, доктор ле Дюк не слышал, чтобы кто-то из маршалов Наполеона бросил в Польше во время отступления не только добычу, которую он вез из горящей Москвы, но и жену, к тому же и возраст не подходит, ибо французская маршальша должна быть вдвое старше Ианна, но может, это дочь кого-нибудь из маршалов, а не жена? Во всяком случае, проверить стоит, а хвастаться брошенной маршальшей или дочерью маршала порядочной бретонке не к лицу. «Белой». Если только она, Анна-Мария ле Бон, не чувствует себя уже (вот плачевные последствия учебы в «школе Дьявола») одной из «этих французов». Или, что еще хуже, «этих славян».