Варшавская Сирена

Позвонил Павел. Он говорил кратко, загадочно:

— Я буду у вас с Паулой сегодня вечером.

— Что-нибудь случилось?

— Да.

Павел пришел даже раньше, чем обещал, и сообщил Корвинам, что Риббентроп в Москве и что переговоры с новым союзником, на которые решился Гитлер, после того как Беком были отвергнуты все его предложения, более чем тревожны.

— Но ведь это были не предложения, а требования! — возмутился Адам. — Попытки оказать такое же давление, как на чешского Гаху. Не хочешь ли ты, чтобы наш министр сначала, как тот, упал в обморок, а потом согласился абсолютно на все?

— Нет, я этого не хочу, — возразил Павел Толимир. — Дошло до того, что я уже не знаю, чего бы я себе в этой ситуации мог пожелать. Мы не хотим ни присоединяться к антикоминтерновскому пакту Берлин — Рим — Токио, ни выразить согласие на предложения русских.

— Которые заходят далеко, — вмешался доктор.

— Именно этого и боится Бек: что они в прямом смысле заходят далеко, — добавил Адам.

— Не может быть в безопасности дом, поставленный на песке, не перепутье, — проворчал Павел.

— Давайте проклинать эту долину, но будем защищать ее. Защищать!

— Почему ты повышаешь голос?

— Потому что другие тоже кричат.

Павел встал и начал прощаться:

— Бегу. Но завтра зайду, если узнаю, чего добился Риббентроп.

— Ничего он не добьется.

Риббентроп добился, но все это уже происходило без участия польских политиков, и Речь Посполитая вышла из игры. Адам на следующий день не поверил Павлу:

— Ты говоришь, пакт Риббентроп — Молотов? Пакт о ненападении между двумя государствами?

— Да, неожиданное известие, и его не будут комментировать ни радио, ни пресса, советский посол заверил, что абсолютно ничего не изменилось и остаются в силе польско-советские договоры, в том числе и торговые. Но люди… Раньше они слепо верили, что союзы — раз заключенные — что-то значат. Особенно с Францией. Точно так же они верят в слова Рыдза-Смиглого, что мы не отдадим ни одной пуговицы на мундире польского солдата.

— Перестань!

— Это легче всего сказать, — пробормотал Павел. — Труднее добиться, чтобы в других столицах перестали решать без нас о нас. — Он нервно погасил сигарету которую только что закурил, и спросил: — Могу ли я попросить тетю дать мне глоток чего-нибудь покрепче?

Пани Рената молча наклонилась и хотела было нажать кнопку звонка возле своего прибора, но Анна ее опередила:

— Нет-нет! Я сделаю это сама.

— Почему? — удивилась свекровь.

— Потому что Лео, потому что они все… — запуталась Анна, покраснев, но было видно, как ей не хочется вызывать прислугу.

Звонок так и не зазвенел; Анна подошла к буфету и поставила на стол бутылки и рюмки. Одну она оставила в руке и подсунула Адаму, который разливал водку.

— Налей и мне, — попросила Анна.

— Ты пьешь? — удивился он.

— А ты… ругаешься?

Они долго смотрели друг на друга.

Если существовал первый день творения, то почему не мог существовать и первый день гибели, когда начинают разваливаться не только карточные домики, но и мощные стены и пролеты мостов? Леонтина без противогазной маски… Беззащитная Леонтина. В то время как лица западных политиков, решающих в этот момент судьбы Европы, были скрыты под масками. На одних губы растягивались в гримасе злости и презрения, на других — иронии, на третьих — лицемерия и страха.

Первый день гибели, когда люди неожиданно кажутся другими, не похожими на себя…

— Ты пьешь?

— Ты ругаешься?

— Ты начинаешь сомневаться?

— А ты ничего уже не можешь понять? Ничего?

Святая Анна Орейская! Разве может кто-нибудь охватить разумом бессмысленность, жестокость и скорбь гибели?

Числа двадцать четвертого августа начали говорить о всеобщей мобилизации, и отцы семейств телеграммами, телефонными разговорами собирали свои семьи из всех уголков Польши, из пансионатов и лесных сторожек.

С подваршавских дач звонили жены своим мужьям, вырвавшимся на короткий отдых в горы:

— Передайте, пожалуйста, моему мужу, что сейчас не время заниматься альпинизмом. Пусть срочно возвращается в Варшаву, немедленно. Иначе потом…

Но, по сути дела, никто не знал, что может случиться потом. Главное — вместе выстоять, выдержать этот девятый вал, несущий гибель, избежать разлуки. Всех пугало одиночество, гибель в пустоте, в совершенно чужом, непонятном хаосе…

И как раз на следующий день, когда вагоны были набиты битком и люди сидели на чемоданах в коридорах, даже в туалетах, экстренные выпуски вечерних газет торжественно объявили об английских гарантиях, о заключении союза между Польшей и Великобританией. Говорили, что договор о взаимопомощи будет подписан в тот же вечер.

— Павел, — позвонила Анна, — ты не зайдешь к нам сегодня на Хожую?

— Нет, не смогу. Но ты понимаешь, что значит это фантастическое известие? Возможность англо-германской войны, которой Гитлер любой ценой старался избежать. Ведь он боялся не Франции, а…

— Прошу тебя, ничего не говори. Это такой счастливый момент, а я…

— Прости, я всегда забываю, Анна-Мария.

— Нет, нет! Я — Анна, Анна, Анна!