Варшавская Сирена

Только через много лет Анна поняла, о каком это страхе говорила тогда бабка. Софи была высокой, худой, вовсе не такой уж некрасивой, как утверждал Франсуа, но она действительно прихрамывала на правую ногу и поэтому в магазине не отходила от кассы и редко заглядывала в подсобные помещения, где Франсуа принимал поставщиков. Во время войны, когда Маргерит после своей наскоро отпразднованной свадьбы появилась в Геранде, а Франсуа вернулся на корабль, Софи сама справлялась со всем: с глуповатой служанкой и со старым продавцом за прилавком. Смерть Маргерит во время родов совпала с контузией Франсуа, которого после короткого пребывания в госпитале отослали домой, и Софи шла одна в сопровождении знакомых за гробом сестры и ее сына, пережившего мать всего лишь на несколько часов. Эта военная женитьба вызвала многочисленные толки кумушек, но разбудила надежды самой Софи, что наконец-то и она найдет мужа, правда моложе себя, ему только что исполнился двадцать один год, но именно поэтому его можно было обработать, сделать таким, как ей хочется. Вот она и ухаживала за зятем, баловала его так, что это вызвало едкие замечания Ианна ле Бон. Он боялся, что изнеженный и хорошо себя чувствовавший в Геранде сын уже никогда не захочет вернуться на ферму и ему придется примириться со случившимся: неуклюжий, медлительный Пьер ле Рез будет вместе с Катрин его единственной опорой и одновременно рабочей силой. Франсуа весь следующий год, пока не выздоровел, играл роль послушного зятя, неутешно скорбящего по потерянной Маргерит, которая такое короткое время была его женой, ибо уже через неделю после свадьбы ему пришлось вернуться на корабль, а выпустили его из госпиталя за месяц до ее смерти. К концу первого года своего траура он начал даже помогать Софи, делал заказы, вел несложную бухгалтерию и выходил из дома редко, только на почту и в кафе, где в базарные дни встречался с Пьером ле Рез. Тот сообщил ему о настроениях Ианна, какие ведутся работы на ферме, а также о здоровье матери, вечно занятой готовкой, стиркой и домом. Франсуа — как потом вспоминал Пьер — словно раздумывал, колебался, что может быть хуже: вернуться в каменный дом, стоящий там внизу, у подножия Геранда, или навсегда остаться в городе, в рабстве у Софи ле Коз? Исходя из собственных интересов, Пьер не уговаривал его вернуться и даже вздыхал по поводу того, что Ианн ле Бон с каждым годом становится все более властным, требовательным, из-за пустяков кипит от злости. Франсуа не комментировал его рассказов, не делился с ним своими планами, вообще ничего не говорил. Слушал, думал, что-то взвешивал. И вдруг взорвалась бомба. В январе следующего года он заявил изумленной Софи, что намерен жениться второй раз. Здесь, в Геранде. На девушке, сидящей в окошке на почте, на малышке Жанне-Марии ле Галль. Девушка была из приличной, уважаемой семьи «белых», но бедная, без всякой поддержки. Родители уже умерли, одна из ее сестер, Люси, работала на той же почте, а старшая, Кристин, еще до войны уехала в Варшаву гувернанткой. Именно эта Кристин, которая зарабатывала себе на жизнь знанием французского языка, попала в никому не известную страну и была очень довольна своим пребыванием там, и повлияла на решение Франсуа. Он ведь тоже учил французский — сначала в «школе Дьявола», потом служа в военно-морском флоте, а теперь может продать его дорого — другими словами, сделать то, что делали дети «красных», которые не оставались во враждебной к ним Бретани, а уезжали искать счастья на Монпарнас в Париже. Для Софи это было как гром среди ясного неба, она пыталась его уговорить, объяснить: такое решение убьет Ианна ле Бон, его наверняка хватит удар. Дочери «белых» никогда не уезжали в Париж, чтобы стать там служанками, мидинетками или уборщицами в канцеляриях, так же как их сыновья, которые должны были пахать землю здесь, в Арморике, или работать в магазинах или учреждениях Геранда, Нанта, в худшем случае — Сен-Назера. Кем мог стать Франсуа в предместьях этой распутной, не знающей никакого другого языка, кроме французского, метрополии?