Варшавская Сирена

В таком случае… Не сейчас, а когда придет время, ей надо будет поближе познакомиться с одной из дочерей «красных». Может, из Пулигана или из того же Геранда? Что они делают, чтобы вырваться отсюда и сбросить ярмо? Спросить отца? Нет, только не так, как он, не так, как дедом проклятый Франсуа! А с другой стороны, сын Катрин, Поль, хоть и учился в «школе Дьявола» в Пулигане, но был похож на родителей, такой же нерасторопный, как они. С самого раннего детства он был у деда летом в пастухах, а зимой помогал кормить скот. Это только Ианн ле Бон мог говорить, как независим бретонский крестьянин, — а его дети, внуки? Анна-Мария знала, с каким трудом дед в конце концов согласился послать мальчика в Пулиган. Тысяча чертей, а кто будет пасти коров? Кто им будет задавать корм? И Поль, не видя ничьей поддержки, вкалывал так долго на ферме, что пошел в школу гораздо позже своих сверстников. Обыкновенная рабочая скотина, точно такая же, как ослепший от старости Сивка, который возил камни с поля. Он тоже никогда и не пытался протестовать.

Однажды летом, когда все три девочки удрали с фермы и побежали к океану, чтобы полазить между скалами, Анна-Мария нашла двух живых крабов и принесла их бабке. Это была первая вещь, которую девочка могла кому-то подарить, вот почему она очень спешила на обратном пути. Наконец-то жизнь была прекрасна, солнце заходило, окрашивая пурпуром облака, босым ногам не мешали сабо — ах, если бы это могло продолжаться вечно! Но счастье длилось не больше получаса. Когда девочка, гордая своей добычей, положила крабов на землю, около камина, Мария-Анна ле Бон, как истинная бретонка, не тратя времени на слова, нагнулась, схватила их тряпкой, бросила в ведро и тут же вынесла на помойку. Стоя в дверях, Анна в тот момент пережила одно из своих многочисленных огорчений в жизни: ее дар был отвергнут. Вернувшаяся со двора бабка, должно быть, заметила удрученный вид девочки, потому что сказала мягче, чем обычно, похлопав ее по спине:

— Не горбись. И перестань хныкать.

— Я не плачу, — вздохнула Анна-Мария, выпрямившись.

— И правильно. А крабы, креветки и моллюски со скал оставь этим городским глупцам. Пусть они варят своих вонючих раков, если им в кухне не мешает чужой запах, запах моря. Да что там в кухне! Этим смрадом пропитывается весь дом, постель, стены. Зачем нам их есть, как рыбакам из Пулигана или Круазика? Мы — «белые», а не «красные».

Посвящение было неприятным, хотя, как оказалось позже, необходимым. Потом Анна-Мария часто видела на базаре в Геранде крабов, омаров и всевозможных морских рыб, но она одна знала, что «эти вещи» едят только горожане и сами рыбаки. Ибо настоящий бретонец ест только то, в чем он совершенно уверен, что добыл сам, убил или поймал на охоте. Зато городской сброд вынужден покупать все, что приносят люди с ферм и рыбачьих портов, не имея возможности выбирать, тут уж не до запаха и свежести продуктов, приходится брать то, что поставляют другие. Поэтому они частенько ели снулую рыбу или лангустов и омаров, переброшенных из основного портового бассейна в другой. Анна-Мария знала Пулиган и не раз видела, как рыбаки сбрасывают свежий улов в каменный бассейн. И только оттуда брали для себя и для тех клиентов, которые в этом знали толк, — для них рыбаки сеткой вытаскивали прямо из этого бассейна на набережной всех этих панцирных. Анну-Марию и ее кузин забавлял этот как бы повторный улов уже пойманных лангустов и омаров. Они с интересом наблюдали, как палки с сетками погружали в воду, раздавался треск и стук панциря о панцирь, и на поверхность вытаскивали сцепившихся клешнями, словно в смертельной схватке, коричневых омаров или лангустов, яростно бьющих огромными хвостами. Это было любопытное зрелище. Девочки знали, что рыбу едят только в страстную пятницу, как самое тяжелое из возможных самоистязаний, и это делали для того, чтобы снискать расположение священника, ибо сама святая Анна Орейская, так же как и другие жители Арморика, вероятно, не переносила рыбы ни в отварном, ни в жареном, ни в копченом и маринованном виде. Коптить? Мариновать? Тратить время на консервирование того, чего и так полно в океане и что так же бесполезно, как он сам — занимающий такой огромный кусок земли, потерянной для обработки.