Миколайчик вошел в кабинет Молотова твердым, решительным шагом, явно подчеркивая свой премьерский статус. Он был одет в довольно поношенный темный костюм, который недвузначно показывал, что его обладатель не заботится о своем внешнем виде, а главное для него — дело, только дело. В этом он явно старался подражать Черчиллю.
Польский премьер сразу же взял деловой тон. Он начал с усиленной просьбы о свидании со Сталиным. И подчеркнул: польское правительство осуществляет сейчас накопление сил для содействия в решающий момент советским войскам в их борьбе с немцами. Ведь у них общий враг — немецкий фашизм.
Миколайчик говорил круглыми отработанными фразами, искусно модулируя голосом, словно выступал на трибуне польского сейма с приветственной речью.
Начал он с плана действий польской стороны. План этот был разработан польским правительством вместе с генералом Табором (псевдоним С. Татара — начальника оперативного управления командования вооруженными силами польского эмигрантского правительства), прибывшим недавно из Польши, и предложен английскому правительству с просьбой передать его Советскому правительству.
В этой фразе скрывалась плохо замаскированная мысль: мы разработали план, англичане его одобрили и передадут вам, значит — они полностью поддерживают наши усилия в этом направлении. Но, поскольку план-то наш, я, как премьер правительства — законного польского правительства — могу и сам изложить его вам.
Снизив голос до полушепота, поляк доверительным тоном сообщил советскому министру иностранных дел, что еще в октябре прошлого года все вооруженные силы Польши получили приказ о том, чтобы они вели борьбу совместно с советскими вооруженными силами. Наверно, пан Молотов имеет сведения о том, что это уже осуществляется?
Это было одновременно и вранье, и проверка: а что знают русские?
Но ожидаемого впечатления эта речь на советского министра не произвела. Проверка не удалась. Молотов ответил, что у него есть сведения, но не совсем такого характера. Советский министр не стал уточнять, что ему давно известны приказы по Армии Крайовой, изданные Ровецким и Коморовским, о борьбе с Красной Армией и партизанами, и что они говорят совершенно о другом.
Кажется, именно в тот момент Миколайчик понял впервые, что «уболтать» советского министра ему будет нелегко. Но, тем не менее, он продолжал свою пафосную речь.
Он говорил о том, что у польского правительства имеется план, предусматривающий мобилизацию всех сил на борьбу с немцами. В этот решающий момент важно найти общий язык между советским и польским правительствами, чтобы заложить основы дружественного сотрудничества между Польшей и Советским Союзом в будущем.
Он лично уверен, что имеет за собой почти все население Польши. Он, Миколайчик, представляет те политические партии Польши, которые хотели бы сотрудничать с Советским Союзом и вели борьбу с теми партиями, которые не особенно хотели сотрудничать с Советским Союзом.
Молотов спокойно ответил, что он не совсем понимает то, что говорит Миколайчик. Хотя по-русски Миколайчик говорит вполне понятно.
Дело не в этом. В польском правительстве представлены разные партии, включая и такие, враждебность которых никто не может оспаривать.
Миколайчик решительно заявил, что таких партий в польском правительстве нет. Все четыре партии, представленные в правительстве, хотят сотрудничать с Советским Союзом.
Стало ясно, что такова выработанная в Лондоне точка зрения и Миколайчик от нее не отступит. Да и альтернативы у него не было. Поэтому Молотов заметил, что тогда лучше оставить этот вопрос.
Получив легкий щелчок по носу и с секунду поколебавшись, Миколайчик зашел с другой стороны. Он рассыпался в уверениях в том, что между советским и польским правительствами нет больше разногласий. Он, Миколайчик, хотел бы переговорить с советским правительством обо всех делах и убедить советское правительство в искренности намерений польского правительства.
Молотов вполне резонно ответил, что лучше переговорить с Польским национальным комитетом. Этот комитет был недавно образован в Люблине, на территории, уже освобожденной советскими войсками от фашистов. В Лондоне это прекрасно знали.
Это было поворотным моментом в беседе. И Миколайчик решительно заявил, что, как он думает, ему все же лучше переговорить с советским правительством, героические армии которого бьют немцев. Советское правительство представляет мощь своей страны, которая будет руководить Европой. Это была прямая и очень грубая лесть, но такие примитивные приемы на Молотова не действовали.
А Миколайчик продолжал говорить об историческом моменте, желая подчеркнуть, что если советское правительство великодушно пойдет навстречу польскому правительству, то польский народ пойдет на союз с Советской Россией. Если он, Миколайчик, будет говорить с Национальным комитетом, то он не уверен, что случится то же самое.