Варшавского гетто больше не существует

Другие нацистские преступники по большей части пытались изобразить себя или людьми, не подозревавшими о совершаемых злодеяниях (так держали себя, например, Браухич, Гудериан и сам Штрооп), или же, подобно Бюлеру и Эйхману, говорили о себе как о беспомощных винтиках чудовищной машины, обреченных выполнять приказы сверху. Эйхман (история ареста и осуждения которого настолько хорошо известна, что нет смысла здесь на ней останавливаться) пытался представить себя этаким железнодорожным диспетчером, заботившимся лишь о бесперебойном отправлении поездов с евреями, но не имевшим отношения к дальнейшей судьбе живого груза. «Я не знал», «Я ничего не мог поделать», «Я не могу отвечать за чужие преступления» — так отвечали многие бывшие чиновники, офицеры и солдаты гитлеровской Германии, члены национал-социалистической партии. Одни считали себя невиновными потому, что не убивали людей собственными руками, другие — потому, что лишь выполняли приказ, третьи — потому, что ничего не видели и не слышали. Бывшие эсэсовцы говорили, что их совесть спокойна, ибо они сражались «не за Гитлера, а за родину».

Суд народов, суд истории говорит иное. Мы не сторонники поголовного отмщения, мы не требуем «ока за око, зуба за зуб»: плохую услугу человечеству оказывает тот, кто полагает, что справедливость восторжествует, когда узники и тюремщики поменяются местами. Требуя ответственности всех причастных к гитлеровским преступлениям — тех, кто отдавал приказ, тех, кто его выполнял, а также и тех, кто «ничего не видел и не слышал» (так как каждый взрослый человек должен отвечать за то, что происходит в его стране), — мы не предполагаем равной ответственности для всех. Одни виноваты больше, другие меньше. Одни искупили свою вину последующей деятельностью на благо человечества, другие и в новых условиях под иным обличием продолжают грязную и кровавую работу или готовы ее возобновить. Одни, получая преступный приказ, саботировали и срывали его, насколько это было в их силах (и с такими людьми мы встречались на страницах этой книги), другие делали больше того, что от них требовали начальники, вкладывали в преступную работу личную инициативу и усердие.

Но и те, кто был связан по рукам и ногам жестокой дисциплиной и суровым приказом, должны знать, что «каждый, кто, зная программу и методы деятельности партии или иного преступного коллектива, вступает в него, тот, несомненно, по меньшей мере предвидит действия партии или коллектива и соглашается с ними. Ибо он берет на себя по уставу обязательство участвовать, помогать и подчиняться, а на руководящих постах даже обязательство проявлять инициативу и активно выступать в соответствии с уставом и программой партии или коллектива. Вступающий в коллектив берет на себя полную ответственность за все, что этот коллектив делает. Правда, ответственность за коллективную деятельность является ответственностью высшего порядка, но она остается индивидуальной ответственностью за собственную провинность. Следовательно, это не ответственность невинного. Здесь отпадает также проблема приказа как обстоятельства, исключающего наказание. Ибо если индивидуум вступает в определенный коллектив, который обязывает его к безусловному послушанию и дисциплине, если он соглашается с мировоззрением коллектива и с методами его деятельности, то тем самым он заранее берет на себя ответственность за то, что будет выполнять приказы этого коллектива. Решающее значение здесь будет иметь не момент получения приказа, а момент вступления в партию или иной преступный коллектив, ибо уже тогда индивидуум согласился с программой коллектива и правилами деятельности, которые обязали его слушаться и выполнять все приказания».

Этими словами Верховного национального трибунала в Варшаве я и хочу закончить свою книгу.

Ленинград, 1968–1988