Варвар

Необходимо было немедленно вернуться в каюту. Еще одного ускорения он не выдержит. Крим поднял ногу, пытаясь перенести ее на верхнюю ступеньку. Где же она? Как болит голова. Он на лестнице. Стоит на ступеньке. Значит, сверху должна быть еще одна. Да, вот она. Сейчас.

Голова внезапно закружилась, Крим потерял равновесие и, стараясь удержаться, упал грудью на перила. Ноги его подкосились, пальцы рук безвольно разжались, и он стремительно соскользнул вниз. В полной тишине.

На этот раз, как ему показалось, он пробыл без сознания дольше. Очнувшись, Крим увидел, что пролетел почти целую палубу и лежит теперь на площадке следующего уровня. Попробовал встать, но ноги не слушались его. Малейшее движение причиняло невыносимую боль. Но оставаться здесь – смерть! Мысль о новом ускорении – единственная, кроме мысли о боли – бешено металась в его мозгу. Нельзя идти – надо ползти! Только бы двигаться. Только бы к каюте. Там – амортизационное кресло, там он будет в безопасности.

С мучительным стоном – и не слыша его – Крим перевернулся на живот. Вот так. Теперь вытянуть вперед руки. Правая. А что левая? Левая не подчиняется. Ладно, черт с ней, пусть себе волочится. Подтянуть к правой руке туловище. Вот так, ногами можно помочь. Отлично. Теперь еще раз. Рука. Туловище. Превосходно. Почему пуст коридор? Ах да, все на батареях. Что они там делают? Стреляют в кого-то? Зачем? Зачем в кого-то стрелять? Люди должны жить, а не убивать друг друга… Ну да, там кешляне. Кешляне… А что кешляне? Земляне, кешляне, гростиане, вегоиды – все вместе это уже сотни лет называется просто «люди». Земляне ненавидят кешлян. Кешляне боятся варваров. Силли сожгла Терру. Нет, это не Силли, это Утилли Карр, дочь Главного Имперского Прокурора. А он должен был вытолкнуть ее в шлюз. Зачем? Так, почему-то, хотел Александр. Нет, не Александр – лейтенант Мустер. Убитый на Гросте. Смерть притягивает смерть. Но он не умрет, нет! Он доползет до каюты!

Рука – туловище. Рука – туловище. Рука… Кто это идет там, впереди? Александр? Куда он? Почему мимо? Нет, это не Александр, это Фрэнк Кристи с металлическим стержнем в руке. Сейчас будет взламывать дверь. Как он мог забыть: там же Петра! Если негр не успеет, ее накроет обвалом. Держись, Петра, я иду! Я сейчас… Кто это с Фрэнком? А, наверное, это Олаф Меда. Это хорошо. Вместе они смогут… Еще усилие…

– Подберите эту падаль, – раздался властный голос на шлим. Но Крим не услышал его.

29

Грохот отпираемого замка вывел Крима из полузабытья. Тяжелая, обитая металлом дверь медленно отворилась, и в камеру вошли два вооруженных бластерами охранника. Не спуская глаз со Шторра, они замерли по обе стороны от входа, и в образовавшемся проходе появился человек в выцветшей лиловой форме тюремного служителя. В руке у него была небольшая алюминиевая миска. Нагнувшись, тюремщик поставил ее на пол.

Крим не без труда встал с грубых деревянных нар, покачнулся, едва не потеряв равновесие, но устоял и сделал неуверенный шаг вперед. Стволы бластеров тут же уткнулись ему в грудь.

– Я ранен, – проговорил Шторр на шлим. – Мне нужен врач, пришлите его. И пусть прикажут снять наручники! – он протянул к охранникам скованные кисти и не смог сдержать стона от боли в сломанной руке. Взгляд его помутился, Крим закрыл глаза, а когда вновь открыл их, тюремщиков в камере уже не было – только скрежетал задвигаемый засов.

В изнеможении Шторр опустился на холодный каменный пол. С того самого момента, как он пришел в себя в трюме линкора Имперского Патруля, боль стала неотъемлемой частью его существования. Вокруг него находились другие земляне, как с «Викинга», так и не покидавшие базу. «Значит, кешляне добрались и до астероида», – подумал он тогда, и эта первая мысль тоже была болью, не только и не столько физической – в мгновение мозг словно протащило через мясорубку, и он вновь едва не потерял сознание – сколько душевной.

Ему что-то говорили, но он не слышал ни слова – слух вернулся к нему гораздо позднее, уже на Кеш-Шлим. Откуда-то из темноты появилась Бренда Мейер. Она осторожно взяла его левую руку. Наверное, он закричал, потому что на лице девушки отразилось сострадание. Шепча что-то ласковое – Крим видел лишь, как шевелятся ее потрескавшиеся губы – Бренда разорвала рукав его рубашки – снять ее мешали наручники, но тогда Шторр еще не замечал их – обнажив опухшую руку. Придав кости нужное положение – у Крима уже не было сил даже на крик, он лишь хрипел, стараясь вырваться и отчаянно мотая головой, отчего боль только усиливалась – Мейер наложила тугую повязку из обрывков все того же рукава и отошла. Сделать для Крима больше было не в ее силах, а в трюме он был далеко не единственный раненый. Шторр пытался остановить ее, спросить о Петре, даже дернулся было следом, но силы подвели его, и, повалившись обратно на пол, он снова впал в забытье.