Варвара Спиридонова, ныне покойная

— Как там у Сереги с Лизанькой все прошло? — спросил Марк, припомнив волосатого детину, в котором Варвара приходила в прошлый раз.

— Никак, — встрепенулась она. — Серега переборщил с рыцарством. Лизанька ушла со свидания одухотворенная и еще более недоступная, чем прежде. Пришлось извиняться перед клиентом.

— Я не буду оплодотворять лесбиянку Гренландию, — выпалил Марк и поставил перед Варвара тарелку с едой.

— Вот как целоваться без спросу лезть…

— Варвара, не бузи.

Она надулась. Капризно поворошила вилкой капусту и надула губы.

— Неприятный вы все-таки человечишка, Марк Генрихович! Но предсказуемый — жуть просто. Я как знала, что вы мне откажете, поэтому с Сереженькой еще вчера договорилась…

— С Сереженькой?

— С Сереженькой.

Она смотрела на него упрямо и решительно, хоть некоторая опасливость и покачивалась в уголках темных глаз.

Только ребенка еще ему и не хватало! От оперной, мать твою, дивы!

— Ты мелкая шантажистка, — мрачно сказал Марк, — мелкая, мертвая, противная козявка.

Она повела плечами и одобрительно покосилась на выдающеюся грудь.

— Не такая уж мелкая, — сказала довольно. — Налейте мне вина, что ли.

— А как же твоя органик фан?

— А у вас что? Порошковое вино?

— Белое, красное, шампунь и пиво с воблой. Готов к любому твоему появлению.

Она посмотрела на него сквозь ресницы. В ночной густоте блеснули перламутровые звезды.

— А чернила у тебя есть? — спросила Варвара. — Чернильницу, так и быть, из хлеба слеплю… Мне тут срочно приспичило письмо накатать.

Марк рванул вперед, прежде чем до него дошел смысл её слов. Среагировал исключительно на хрипотцу её голоса.

У оперной дивы Гренландии Брик были полноватые, прохладные, нежные губы — ничего общего с потресканным температурным дыханием Катюши, сурового вегана. Но поцелуй был точно таким же: робким, изумленным, почти испуганным. На этот раз Варвара не пыталась уже сбежать или оттолкнуть Марка, вступала в поцелуй, как в незнакомую воду, осторожно, недоверчиво. Это у Марка сердце едва не выпрыгивало наружу, тяжело и часто билось о грудную клетку. А у его покойницы, кажется, наоборот пульс замедлился, дыхание почти замерло.

Он обхватил ладонями круглое лицо, попытался поймать зрачками ускользающий перламутр.

— Почему ты такая испуганная? — спросил еле слышно, все еще касаясь губами её губ.

— Тебя жалко, — так же тихо ответила она. — Все люди как люди, а тебе вурдалак какой-то достался.

От неожиданности он фыркнул, обдав её горячим дыханием. Она чуть зажмурилась и неуверенным, мимолетным поцелуем прижалась сильнее. Отпрянула, откидывая назад густые длинные волосы.

— Баловство это всё, Марк Генрихович, — строго свела брови.

Он засмеялся.

— А как же натуральное оплодотворение гражданки Брик?

— Придет же вам такая глупость в голову. Гренландия Тихоновна у нас дама почтенная, карьерой своей озабоченная, — оскорбленно сказала Варвара и подцепила вилкой лист квашеной капусту, пожевала его задумчиво и спросила, прищурившись: — мой дражайший убийца, а настоящие, живые женщины у вас были?

— Конечно, — бодро отозвался Марк, искренне надеясь на то, что вопроса «и как давно» не последует.

Но Варвара больше ничего не спросила. Меланхолично грызла капусту и смотрела на Марка грустными воловьими очами.

12

Чувствуя себя самым распоследним дураком на свете, Марк купил билет в оперу и два часа своей жизни угробил на то, чтобы усладить свой слух глубоким контральто Гренландии Брик.

Пела она хорошо, но душу не грела.

Чужая, красивая, бесполезная женщина.

Чего ждал от этого поступка Марк?

Опечаленный собственной глупостью, он бездумно шагал по улице, когда от стены отлепилась высокая фигура в плаще.

— Мужик, есть закурить? — противным фальцетом спросила она.

— Варвара, отстань, — мрачно сказал Марк, всё еще погруженный в причудливый мир своих чудачеств.

И остановился.

Фигура за его спиной была недвижной тоже.

Прежде Марк узнавал её по мимолетному выражению лица, по фантастическим переливам вокруг зрачков, по странному сочетанию порывистости и плавности движений.

Изумление, которое рябью пронеслось по лицу долговязого прыщавого верзилы, подтвердило догадку.

— Марк Генрихович, — протянул долговязый, — дражайший мой убийца. Вы буквально вышли сейчас на новый уровень. А если я в балаклаве приду, вы меня тоже узнаете?

Он не ответил, только раздраженно дернул плечом и пошел себе дальше.

За спиной раздавались легкие нерешительные шаги.

Марк шагал и шагал по мокрому после дождя асфальту, и злость разрывалась внутри на множество мелких осколков.

Безумие последних месяцев достигло своего пика.

В каком ненормальном, безвыходном, нелепом и отчаянном положении он оказался! Связанный по рукам и ногам с бесплотным призраком, духом мертвой, бестолковой, несчастной девицы, он словно принял на себя всё её одиночество. Стоило Варваре исчезнуть хотя бы на несколько дней, как замогильный холод оплетал его с ног до головы, а сердце замерзало и начинало биться медленнее.

Измученный всеми этими переживаниями, Марк спустился к набережной и подставил лицо всем холодным осенним ветрам.

— Маарк, — робко, на выдохе, произнесла Варвара.