Читаем Варварская любовь полностью

Он не оставил йогу и принимал мучительные позы, чтобы освободиться от тревог и страстей прошлых жизней. Надавливая на глазные яблоки, он вызывал световые круги, которые плыли перед его внутренним взором: сожранный мальчик, яркие ошметья куртки. Он понятия не имел, как отказаться от мира, и без сомнения, по-прежнему жил внутри него, к тому же мир казался слишком грязным, чтобы на него покушаться. Копаться в земле Сат-Пудже тоже не слишком нравилось. Стоило ему на секунду нагнуться, чтобы включить разбрызгиватель в огороде, как у него обгорел загривок. По большей части он просто сидел, потея, в тени растений ашрама, мечтая снова возвратиться в пропеченную, словно корка на пироге, пустыню.

Возможно, молчание продлилось бы вечно и Сат-Пуджа стал бы одним из тех незаметных обитателей ашрама, которые закладывают основы, пока остальные развлекаются, но две недели спустя «БМВ» с откидным верхом доставил в общину молодого человека. Сат-Пуджа был хоть и нем, но не глух. Казалось, Дональд был везде и одновременно нигде достаточно долго для того, чтобы его захомутали. Родители его вечно отсутствовали, пока он рос в Кармеле на расфасованных органических продуктах под присмотром горничной-мексиканки, которая вскрывала упаковки и выбрасывала обертки. У него был большой опыт по части привлечения к себе внимания, и он ухитрился стать главным сердцеедом ашрама. Ровный загар, римский нос, в происхождении которого никто не сомневался, и суровые желваки. У него было тело, закаленное с помощью гимнастической йоги, презираемой членами ашрама. Вскоре всем до одного стала известна его история, которую он то и дело пересказывал, будто его прибытие в ашрам после двух лет обучения в Йеле двум специальностям, политологии и философии, было таким же захватывающим событием, как завоевания Кортеса или путешествия Магеллана. Рожденный в мире приемлемых денег – торговля, управление, исследования, – он редко видел отца, вращавшегося среди элиты с целью освоить основы капитализма, что с легкостью можно было сделать дома за компьютером. Как и у Сат-Пуджи, у Дональда имелось слабое место: он утверждал, что путь к достойной жизни усеян терниями противоречий. С таким профилем, как на монетах, трудно совсем отвернуться от денег, но он знал, что юношеская потребность в борьбе или еще в чем-то подобном с приближением зрелости бесследно канет в Лету. День своего прибытия в Йель он ознаменовал представлением с вышвыриванием кровати и стола из окон общежития; бухгалтерия внесла это проявление гонора в счет, предъявленный его отцу. Дональд часто медитировал, во время занятий сидел, скрестив ноги, и спал на коврике, купленном на блошином рынке. Он принимал полуночные визиты укурков, ищущих утешения или Бога. В общаге он слыл мудрецом. Он был бесстрастен, невредимым прошел сквозь оргии кампуса, цитируя священные тексты о распутстве, и все это время успешно сдавал зачеты.

Почти сразу же после прибытия в ашрам Дональд обратился к учителю с просьбой о присвоении имени. Всякий раз, когда в ашраме появлялся новичок, сообщество с нетерпением ожидало, каким именем и, стало быть, какой судьбой наречет его учитель. Когда Харви получал свое имя, то слышал, как помощники учителя рассуждали между собой, не пристало ли это имя больше для девушки, поскольку означает «почитание» или «поклонение». Дональд же, которого молодежь ашрама приняла с большим удовольствием, рассчитывал на что-нибудь пророческое. Учитель харкнул, сплюнул в салфетку и произнес: Джамготи. Помощник записал. Джамготи, зашелестело по комнате. Никто раньше не слышал такого имени.

Что оно означает? – спросил Дональд.

Учитель грубо хохотнул.

Набедренная повязка, ответил он.

Вскоре все в ашраме решили, что имя отражает некий порок, который способен разглядеть лишь учитель. Скорее всего, лицемерие, подумали многие, и поэтому, когда Дональд захотел участвовать в деятельности общины, его отвергли все, кроме самых ничтожных; в конце концов так он и оказался рядом с Сат-Пуджей. Те, кто возмущался его популярностью, быстрым умом и дорогим образованием, решили, что он постарается обойтись без нового имени. Девушки утешали Дональда, что его переименуют, как только он докажет свое религиозное рвение. Однако, обладая чувством юмора, свойственным политикам, он стал вовсю называть себя так. Я – Джамготи, что означает «набедренная повязка», сообщал он даже тем, кто и так знал – без повязки из дому ни ногой.

В первый же день работы в огороде он отложил грабли, стукнул себя кулаком в грудь, насмехаясь над молчанием Сат-Пуджи, а затем заговорил и не умолкал до полудня. Он произвел тонкий анализ того, что он назвал «прозаическим подходом к духовности», практикуемым в ашраме. Если без конца заниматься хозяйством, сказал он, на просветление остается не так уж много времени, правда?

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальный бестселлер

Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет — его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмельштрассе — Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» — недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.Иллюстрации Труди Уайт.

Маркус Зузак

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза