Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна

В XI–XII вв. в трех странах Скандинавии государственный строй представлял собой любопытную переходную форму, очень отличавшуюся как от древнего общества, в котором король был лишь «первым среди равных» (primus inter pares), так и от феодальной монархии, которая восторжествует в XIII в. с появлением рыцарства. Своей силой она была обязана двум институтам, морскому ополчению (ледунг) и вооруженной княжеской свите (хирд). Вот уже полвека считается, что и та и другая возникли в период очень раннего средневековья и играли определяющую роль уже в военных походах викингов. Сегодня мы склонны полагать, что их повсеместное распространение имело место позднее, уже после решающих контактов с Англией на последнем этапе движения викингов (по поводу истоков хирда, см. ниже, норвежское морское ополчение насчитывало в принципе 318 кораблей и 36910 человек, шведское — 280 кораблей).

Главным средством, использовавшимся для того, чтобы связать аристократию монархической дисциплиной, было морское ополчение. Каждый кантон должен был поставить определенное количество кораблей, согласно норме, определяемой местным законом; эта область, поставляющая корабль (skipreidh в Норвегии, skipaen в Дании, skipslag в Швеции), стала самым существенным территориальным подразделением; в Швеции прослеживалось и дальнейшее членение вплоть до округа, обязанного обеспечить гребца. Наиболее видный местный род имел наследственное право командования этим кораблем, но созывать ледунг мог только король. Эту систему, одинаково хорошо приспособленную как для обороны, так и для нападения, впоследствии можно было с легкостью применить для достижения фискальных целей. В скандинавских монархиях она заняла место «рыцарских ленов»61, на которых зиждилось англо-норманнское государство, и которые нельзя было механически перенести в страну, еще не знакомую с конными битвами. Некоторые корни ледунга, определенно, упираются чуть ли не в доисторическое прошлое (особенно в Родене, прибрежном районе Упланда), но вот своим точным математическим подсчетом поставляемых в ополчение кораблей и воинов он был обязан исключительно знакомству со сходными предписаниями, введенными в Англии накануне датского завоевания. Эта система, безусловно, лучше всего иллюстрирует ту атмосферу самобытности, в которой развивались скандинавские монархические институты во времена, когда память об эре викингов еще была совсем свежа.

Что оставила по себе эта долгая эпоха похождений викингов? Скандинавский мир окончательно взял в свои руки Фарерские острова и Исландию. С точки зрения культуры, Исландия стала бесценной сокровищницей. На более короткий срок он приобщил к своей цивилизации Мэн (до XIII в.), Гренландию (до XV в.), Шетландские и Оркнейские о-ва (до XVIII в.). Но, главное, на Севере остались грандиозные воспоминания, вдохновившие значительную часть его средневековой и современной литературы, возросшее благосостояние, новые экономические структуры, наконец, более эффективная политическая система, во многом навеянная образцами, которые викинги обнаружили на Западе.

К тому же викинги стали «крестными отцами» наследников своего дела, которые утратили свой язык и изрядную часть культуры, но бережно сохранили неукротимый дух авантюры и разумной организации. На Востоке это были великие князья Киевские, вдохновители России, а на Западе в основном норманны Франции. Необычайный успех этих последних в течение всего XI в. в Италии, Испании, в византийском мире, Англии, и, наконец, в Антиохии62, почти невозможно объяснить, не обращаясь к наследству, которое передал своим подданным Роллон.

Глава четыре САРАЦИНЫ