Варварский берег

Несмотря на обстрел, «Аль-Кахира» всё еще разворачивалась, хоть это и было сложно – много моряков на палубе фыркате получили ранения.

Заполоскал фок, не выдержал и лопнул вдоль. Ветер тут же доделал начатое – изорвал парус в клочья.

Надо отдать должное пиратам, они таки справились, завершая поворот.

Вот только проку в этом не было ни малейшего, ибо, пока «Аль-Кахира» вращалась, пересекая кормой линию ветра, «малышня» тоже продолжала кружить, по-прежнему держась у правого борта фыркате.

Да и куда спешить? На перезарядку тяжелых орудийзарбзанов уйдет полчаса, не меньше.

– Бастиан! Сигналь на «Лежер», пусть первыми уходят в поворот!

– П-понял!

Вскоре фрегат повернулся к фыркате другим бортом – и дал залп. Его примеру последовал «Галлард».

«Ретвизан» был третьим – Олег с глубоким удовлетворением наблюдал, как ядра изуродовали правый борт «Аль-Кахиры».

Зияния так и пестрили, а книппели буквально рвали и метали паруса да снасти.

– Будешь знать, как маленьких обижать! – заорал Ярослав.

И тут загрохотало – уже не канонада донеслась, а гром небесный.

Начиналась буря. Тревожно посвистывавший ветер загудел, завыл, напрягая корабль до стона.

– Паруса долой!

– Ёш-моё! Поиграли в войнушку, и хватит. Миру – мир!

Море потемнело, посерело, отражая плотный покров туч, скрывших ясное небо.

«Лежер» и «Галлард», оказавшись поближе, собирали уцелевших моряков с тонущего «Хамекона».

«Бьенвеню» еще держался, хотя и заметно осел носом в воду.

Далеко на юге видны были «Сен-Эспри» и «Дюк», уходившие на запад, подальше в открытое море.

«Аль-Мансурия», погруженная в воду кормой по гротмачту, явно не переживет разразившуюся бурю.

А вот «Аль-Музаффар», хоть и сильно потрепанный – фок-мачта и бушприт у него отсутствовали – удалялся курсом на север.

На одном фоке «Ретвизан» двинулся к берегу, к той самой бухте, откуда давеча появлялись черная и красная шебеки.

Вход в заливчик был довольно узким, напороться на скалы легче легкого, но флейт проскользнул-таки.

Бухта была почти круглой в плане, огороженная скалами, задерживавшими ветер.

Ближе к единственному пляжу стояла на якоре красная шебека «Реал-Мустафа».

То ли пираты не ждали гостей, то ли они большие потери понесли, неизвестно, а только орудия шебеки заговорили врозь – сначала одно, потом другое, за ним третье…

– Залп нижним деком! Огонь!

Грохнуло знатно.

– Понч, что у тебя наверху? Картечь имеется?

– Через одну!

– Давай сначала картечью, потом ядрами!

– Есть! Угу.

– Ёш-моё! На десерт им чугуняки!

Картечь зачистила палубу красной, но оставались недоработки.

– Джимми Кид! Твой выход! Нам такие соседи не нужны.

– Это мы завсегда! Прадо, за мной, головешка ты горелая!

– Сам ты головешка! Нашелся тут… белый господин…

– Давай-давай! Шевели своей черной задницей!

Переругиваясь, абордажники не забывали спешно облачаться в кирасы, нахлобучивать шлемы, подхватывать крючья или мушкеты – кому что полагалось.

– На абордаж!

«Ретвизан» завернул так, что всем бортом ткнулся о шебеку, аж гул пошел. Абордажные крючья удержали корабли, не позволяя им разойтись от толчка, а в следующую секунду народ с флейта повалил на палубу «Реал-Мустафы» – с ревом, со свистом, с гоготом, с непристойными словесами.

Правда, берберы, арабы и турки, составлявшие экипаж красной, не походили на трусливых купцов.

Эти сражались отчаянно, понимали или чуяли – двум кораблям в бухте не бывать.

– О, Аллах! – возносились к небу голоса, но небо, затканное грозовыми тучами, молчало.

Малыш Джим бился в манере негра, рубящего сахарный тростник.

Распоров живот очередному пирату, он перекинул свой палаш в левую руку, а правой подхватил трофейный ятаган. И пошел кроить…

Берберы и прочий пиратский интернационал дрогнули, подались к кормовой надстройке, а там как раз толпа пушкарей разворачивала орудие, наводя его на флейт.

Олег выстрелил со шканцев, снимая одного из осатаневших канониров, но нашлось, кому поднести фитиль.

Пушка грохнула, откатываясь и подминая пару незадачливых артиллеристов, – взвился тонкий поросячий визг и стих.

За четверть часа всё было кончено, на шебеке не осталось ни одного живого, кроме встрепанного попугая в каюте капитана, сплошь устланной и увешанной коврами.

Птица бесновалась в клетке и хрипло орала, надсаживаясь:

– Иншалла! Иншалла-а!

Добычи на шебеке хватало – те же ковры, серебряные светильники, дорогое оружие с ножнами, усыпанными каменьями, китайский фарфор, ларцы, набитые ювелиркой и золотыми монетами – луидорами, пистолями, динарами, дукатами.

– Пригодится в хозяйстве, – высказался Пончик. – Угу…

А ветер всё набирал и набирал силу, он ревел, трепля пинии, укоренившиеся между скал, задевал верхушки мачт, качая «Ретвизан», но основной напор ослабевал, принятый на себя скалами.

Потемнело, стало неуютно и тревожно. Чего стоил один лишь грохот прибоя, что бесновался у входа в бухту.

В такую погоду ни одному кораблю, пострадавшему в бою, не уцелеть. Тут и целый-то может ко дну пойти! К вечеру шторм подутих.

Тучи по-прежнему неслись по небу, лохматясь и разрываясь, но уже проступали закатные краски – все оттенки царственного багрянца и злата, любезного сердцу пирата.